Рисунок с уменьшением на тридцать лет

II
Вновь осень наплела паучьи сети,
не брезжит в дачных окнах теплый свет,
и даже по назойливым соседям
скучаешь, только их простынет след.

И столько яблок полегло на землю,

что просто негде яблоку упасть.
Ни облачка на небе – не затем ли,
чтоб осенью нагореваться всласть?

Нет новости отнюдь в раздумье этом

и в общем выражении лица…
Но почему же кажется, что свету
начала не было и нет конца?

Но отчего живуча эта нота

полета душ и немощи ума?..
И паутин извечные тенёта
пополнят снова грусти закрома…

III
Бушует осень кронами дерев,
белье вздымает, словно пляшут бесы.
И тучи, не успев излить свой гнев,
уносят клочья на другие веси.

Суровый ветер на себя взял труд

придать совсем особый облик миру,
как штормовое море – летний пруд,
полет вещуньи – взмах руки сатира,

знакомая до боли красота —

пейзаж других широт, другого века,
исполненная шумом высота —
бессмертный гимн, доподлинная Мекка.

Стрекочет флюгер – вечный часовой,

подсолнечник из воздуха и света…
Недаром, осень, ты горда собой,
холодная краса, убийца лета.

Обветренный пейзаж. Промокший лес.

Насупленное небо. Все не ново…
Но вдруг исподтишка попутал бес
припомнить, что вначале было Слово.

«Непоющий соловей…»

Непоющий соловей

никому не интересен.
Мелкий, тихий, чуждый песен,
он сидит среди ветвей.

Говорят, на вираже

между небом и землёю
обзавелся он семьёю
и не может петь уже.

У людей душа поет

от любви, и голос крепнет.
Соловей в семейной клетке —
муж, воды набравший в рот.

Кем ниспослан сей закон

петь и замолкать – известно…
Только нам неинтересно:
замолчал – из сердца вон.

«То – нет, то – да…»

То – нет, то – да,

то – день, то – ночь.
То – навсегда,
то – прочь, все прочь.

То – звон жары,

то – ветра стон.
То – комары,
то – телефон.

То – явь, как сон,

то – сон, как явь.
То – в унисон,
то – не поняв.

То – снег и лед,

то – пенье птиц.
То – в небо взлет,
то – с неба ниц.

То – хлад, то – пыл,

то – штиль, то – смерч.
То – фронт, то – тыл,
то – жизнь, то – смерть.

1962