Рисунок с уменьшением на тридцать лет

«Мне снилось: я за маленькую ручку…»

Мне снилось: я за маленькую ручку

беру дитя с лукавыми глазами,
везу мою щебечущую внучку
в троллейбусе к моей нестарой маме.

Потом туда приходит к нам свекровь,

в передней тесной долго суетится,
гостинцы вынимает: «Чай готовь!» —
подмигивает нашей озорнице.

И дарит ей ириски и сапожки,

ворча, дает мне деньги до получки.
У шкафа балерина тянет ножку —
родная мать моей несносной внучки.

Мне кажется, что с плеч моих гора

сползает, разрушая все оковы.
Нас пятеро! Вернулось к нам вчера,
А значит, завтра существует снова!..

А дочь моя насквозь протерла тапки,

в бравурном фуэте дойдя до ручки…
На внучку умиляются две бабки
и путают ее с моею внучкой…

…Неведомый хлопок захлопнул кадр.

Но, прежде чем явиться в явь столетья,
я увидала сумрачный закат.
И – очутилась в сумрачном рассвете.

Не мыты окна и не убран дом.

Дочь тащит дочку в городские ясли.
С утра – мигрень, а лето за окном —
сплошное оголтелое ненастье…

… Прошедшей жизни серые буклеты

я иногда зачем-то ворошу…
Короткие, красивые букеты
в субботу по могилкам разношу…

1989

«Призванье высокое в мире нашедший…»

Призванье высокое в мире нашедший,

над Яузой-чудо-рекой
стоит на мосту городской сумасшедший
и машет, и машет рукой.

Дарует он каждой машине отмашку —

юродивый, нищий, плейбой, —
он правит движеньем в единой упряжке
с возмездьем, удачей, судьбой.

Быстрее, быстрее, вперед и быстрее —

без устали машет рука, —
поспейте настигнуть, лихие пострелы,
унесшие ноги века!

Он знаки движенья душою поэта

с восторгом читает с листа.
Дрожит под ногами безумца планета
капризным изгибом моста.

Над ним, как скульптура невиданной лепки

с рукою в болезных узлах, —
обветренный лик, заскорузлая кепка,
летящие звезды в глазах.

Памяти Игоря Конькова-Саркисяна

Пускай ты выпита другим,

Но капля – та, что мне досталась, —

Мне морем Черным показалась,

А я, как мне предназначалось, —

Кричащей чайкою над ним…

Игорь Коньков-Саркисян, записано по памяти

Холодным полднем в день сороковой

над серой подмосковною рекой
кричала чайка, требуя вниманья.
Я прервала свою пустую речь,
чтобы отныне этот миг сберечь
и присно не забыть усталых плеч, —
твоя душа кричала на прощанье…

Качался над рекой висячий мост,

и быстрый ветер, прочесав погост,
забросил почему-то запах моря,
что, верно, в каплю сжалось от тоски.
Сдавило скорбью скальные виски,
окаменели серые пески,
и чайки стали черными от горя…

1991