Когда мотает ветер рощии ставит на попа пески,гармонию представить прощеиз жизни, смерти и тоски.Под шквалы ветра все понятно,премудрость видится простой,и кажется, что неповадновпредь маяться одной тоской.Своей симфонией надмирнойсоединяет близь и даль,как будто в пустоте эфирноймаэстро давит на педальтысячетрубного органаи побуждает все звучать —овраги, пущи и барханы,каньоны, облака и гать.И все звучит, и все едино —все беглецы и все гонцы,мечта и боль, костры и льдины.и все начала и концы.
Кошки и собаки
Вы простите меня, таксы,спаниели, бультерьеры,те, что куплены за баксы,те, что преданы без меры,что люблю я грациозных,независимых, роскошных,в ласке томных, в гневе грозных,на коротких лапах – кошек.И, застыв, как изваянье,не могу налюбоватьсяс непритворным обожаньем,как дерет обои Katze[4],как слюнит кошара шерсткуязычком своим шершавым,как становится то жесткой,то пушистым круглым шаром;вспыхнет глазом, выгнет стойку,понесется что есть мочи,а потом заснет на стопкенакрахмаленных сорочекживописною гравюрой…Что касается собак, то,я не очень их «де-юре»,но весьма, весьма «де-факто».Только выхожу из дома,глаз следит, как мчит куда-тосвора мелких и огромных,как на праздник славной даты,или призваны к леченьюран, разбережённых солью,или кто-то в нетерпеньеожидает их к застолью, —свора мелких и огромныхпсов, не знающих покоя,боязливых, грустных, скромных,в каждом – по рабу-изгою,что не выдавить – навечно…Что ж до невеличек-кошек,кошка выспится, конечно,и пойдет войной на мошек,что взялись невесть откудаи танцуют вкруг торшера…Я непреданному чуду,право, предана без меры.Нет на свете выше кастытоньше – штучки в интерьере…Вы простите меня, таксыСпаниели, бультерьеры.