Рисунок с уменьшением на тридцать лет

Я гадала, что подвигло Славика пригласить меня в эту, по всем признакам, пижонскую компанию: квартира на «Бродвее», Дима Панин – Главный Пижон курса… Но так как подвоха от «милого друга» не предвидела, решила согласиться. Еще более удивительным показалось то, что 31-го Славик по собственному почину заехал за мной, представился родителям, которые любили знать, с кем и куда я иду, очаровал их в большой комнате, пока в маленькой, моей, я наряжалась в белую нейлоновую блузку и новую, только что сшитую мне мамой твидовую юбку, выполненную «мастером», вопреки желанию «заказчика» и широко распространившейся моде, недостаточно сужающейся книзу: мама считала этот фасон нескромным. Однако польщенная и приятно озадаченная вниманием Славика, я, по-видимому, выглядела сносно – в глазах мамы, не любившей расточать комплименты собственной дочери, я заметила удовлетворение.

В пути я отчаянно замерзла, сначала на трамвайной остановке – морозец был знатный, потом – в нетопленом, ледяном вагоне; пальцы ног сжались и онемели, нос стал красным – я знала это и без зеркала, а кожа щек – похожей на свиную; все это немного портило настроение, потому что мой спутник стоял лицом к лицу – своим к моему – и хотелось выглядеть максимально удачно. Он все время что-то рассказывал, голос звучал мягко и вкрадчиво, улыбка, вроде бы обращенная ко мне, на самом деле принадлежала всему пространству трамвая (а может, и всему миру), и две школьницы, сидевшие неподалеку на скользких деревянных сиденьях, не сводили глаз с моего кавалера, как будто чувствовали его готовность со всеми дружить.

Если бы в тот момент я могла скрупулезно проанализировать свое состояние, то, быть может, поняла бы, как понимаю теперь, что именно в трамвае произошел перелом в линии моего настроения; как будто оно уже взяло определенное направление, да вдруг в последнюю минуту передумало и, само на себя досадуя, поплелось в другую сторону: уже готовая поддаться завораживающему обаянию и взмыть в поднебесье, я внезапно отодвинулась от своего спутника, и общий столб пара разделился на два отдельных потока. И сделала это не из инстинкта самосохранения – были куда более безнадежные случаи, когда я воспаряла, не боясь разбить голову о небесную твердь и даже наперед зная, что, скорей всего, так и будет. Нет, не разбиться я боялась. Почувствовала, что ли, несовпадение плоскостей: его, обширной и горизонтальной, и моей, высокой и вертикальной; я сновала бы вверх-вниз и умерла бы от счастья, если бы при противоположном направлении наших стремлений хоть на миг, на любой высоте, встретилась бы с избранником; в случае же со Славиком грозила невстреча…

Но, повторяю, это если скрупулезно анализировать. Я же, конечно, ничего не анализировала, а просто с удовольствием и интересом ехала в трамвае, блестя молодыми глазами в предновогоднем тумане и пытаясь расшевелить окоченевшие пальцы ног.

Потом мы шли – от холода казалось, что довольно долго. Твердый, слежавшийся снег скрипел под ногами. На площади стояла высокая наряженная ель, жесткий ветер с шумом рвал огромные хлопушки и флажки с гербами республик.

Наконец, открыв тяжелую парадную дверь, мы вошли в просторный гулкий подъезд и по широкой лестнице с лаковыми перилами и фигурными ограждениями пешком поднялись на второй этаж, хотя хотелось «покататься» на лифте – в нашем доме лифта не было, и редкие возъезжания в нарядных кабинах с зеркалами всегда развлекали.