Риторика в тени пирамид

В высшей степени интересны соображения П. Брауна по поводу «анахоретства» Аврелия Исидора. П. Браун решительно выступил против концепции Р. Доддса об отчуждении позднеантичного человека^{239}. По мнению П. Брауна, не одиночество, а неудобство жизни в тесном общении являлось специфическим позднеантичным способом быть несчастным^{240}. Люди жили в маленьких городках, состояли в корпорациях, где все знали друг друга. Особенно острый кризис солидарности разразился в египетской деревне. К концу III в. н. э. здесь увеличилась возможность индивидуального продвижения, с одной стороны, а с другой — возрос налоговый гнет при круговой поруке. В этих условиях средние землевладельцы типа Аврелия Исидора избрали путь «отстранения». Именно среди «удачливых средних землевладельцев», а не среди земельных магнатов и зависимых крестьян следует искать истоки монашеского движения^{241}.

П. Браун строит свою концепцию вне источниковедческого подхода. Соответственно он не видит расхождения между риторикой и жизнью, моральной теорией и моральной практикой. Реальное поведение Аврелия Исидора прямо противоположно тем риторическим штампам, которые содержатся в прошениях. Он заявляет о своей кротости и сутяжничает, провозглашает уединенный образ жизни и втягивается в сердцевину конфликтов. Налицо не бегство Аврелия Исидора от слишком тесного общения, а именно его отчуждение. Но связь этого отчуждения с относительным благосостоянием Аврелия Исидора представляется несомненной. Иначе он не рискнул и не сумел бы развернуть столь активную кляузную деятельность.

Соответственно можно предполагать наличие связи между риторическими клише прошений и образом мыслей таких людей, как Исидор. Однако прошение — источник особого рода. Суть жалобы — конфликт между обиженным и обидчиком. Прошения II–IV вв. выразили этот конфликт в социальных понятиях. Насколько широко такие понятия внедрились в массовое сознание за пределами ситуации «истец — ответчик?».

Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к письмам. Задача письма, казалось бы, противоположна задаче прошения. Греки видели в нем средство поддержания дружеского общения на расстоянии^{242}. Попытаемся проследить тему бедности и богатства в письмах. Как и прошения, письма испытали огромное влияние второй софистики. Их стиль из сугубо делового сделался риторическим^{243}. Как и прошения, письма наполняются сентенциями. По вышеизложенным причинам мы не можем ожидать здесь большого числа сентенций, осуждающих богатых и сильных. Тем не менее в одном из писем читаем: «Явно кичась богатством и великим изобилием владений, ты презираешь друзей»^{244}. Вспомним, что и обидчиками Аврелия Исидора были «люди, обнаглевшие по причине имеющегося в избытке богатства»^{245}, а презрение к бедности и кротости — один из пороков динатов.

Письмо, адресованное «философу Сарапиону от друга Акилы»^{246}, живописует идеал созерцательной жизни, исполненной кротости и смирения: «Акила Сарапиону — привет. Получив твое письмо, я весьма возрадовался. К тому же немало свидетельствовал наш Каллиник о твоем образе жизни, коего придерживаешься даже и в таких обстоятельствах, ни в чем не отступая от аскезы. Нам позволительно хвалиться не тем, что совершаем это, но тем, что не отвращаемся от этого сами. Итак, мужайся и делай остальное как муж добродетельный, и пусть не смущает тебя ни богатство, ни молодость, ничто другое, от чего без добродетели нет никакого прока, но лишь тщета и ничтожество…» Здесь есть нравственный конфликт, но нет социального. Довольно богатые люди под влиянием стоицизма и кинизма рассуждают о бедности и богатстве, не испытывая вражды к «сильным мира сего».

Приведенные письма адресованы равным по статусу людям. Иная картина — в письмах от низшего к высшему. Птолемей, приказчик Аммона, оправдывая понесенные убытки, заверяет хозяина: «Я — человек, прекрасно умеющий во всех обстоятельствах поступать так, чтобы почтенный и вышестоящий человек не потерпел ущерба»^{247}. Здесь — все, что характерно Для риторического стиля, — сентенция, дающая общее правило поведения (норму), социальный характер обобщения (не просто данный хозяин, но один из почтенных, вышестоящих, то есть honestiores).

Какие же коррективы вносят письма в наши выводы? Как и прошения, они свидетельствуют о пристальном внимании общества к социальным проблемам. Однако позиция их авторов — иная. Они ищут пути к разрешению конфликтов. Слабый и сильный ощущают себя клиентом и патроном, а не непримиримыми врагами. Из протестующей риторика делается льстивой, «византийской».

Все же прежде, чем заняться разрешением конфликтов, следует их осознать. И здесь, вследствие своих типизирующих и систематизирующих способностей, риторика сыграла огромную роль. Мы видели, как конкретные конфликты, индивидуальные ситуации подводились авторами прошений под общую типологию. На место случайных персонажей ставились маски («умеренный», «динат», и т. п.). Каждая из них наделялась типичной характеристикой с применением стандартных риторических фигур.