Риторика в тени пирамид

Параллель предполагаемым сборникам вступлений являют собой письмовники. Их назначение также сугубо практическое — помогать профессиональным писцам при составлении писем. Многие фразы прошений и письмовников совпадают. В пособии, приписываемом Либанию или Проклу и относящемся к эпохе наиболее риторических прошений (IV в), мы находим изобилие сентенций. Одна из них гласит: «Не малые наказания выпадают тем, кто обрабатывает чужую землю»^{228}. Сравним с ней следующие фразы прошений: «Не малая опасность грозит тем, кто легко поддается воровству и грабит чужое добро»^{229}; «Те, кто выбрал путь бесстыдный и разбойничий… должны испытать на себе карающую силу закона»^{230}.

Конечно, писцы жили не в безвоздушном пространстве. Они не только читали профессиональные пособия^{231}[7], но и испытывали воздействие идей эпохи, влияние социально-экономических отношений, порождавших идеи. Но для людей «умственного труда» чтение часто важнее непосредственных жизненных впечатлений.

Третья реальность, отраженная прошением, — это сам жалобщик. О нем повествует документ, но его образ, его сознание наименее ясны. Разделял ли он идеи прошений, знал ли о них, или мы имеем дело только с писцами, чье «творчество» также не самостоятельно? Жалоба составлялась обычно от лица бедняка, которого обижает «сильный», динат. Но эта типизация не всегда совпадает С истинным положением вещей. Действительно, кто такие бедняки и динаты рассмотренных нами прошений? Среди них, как правило, нет ни нищих крестьян; ни крупных землевладельцев. И истец, и обвиняемый принадлежат к одному социальному слою — верхушке деревни. Вся борьба совершается «на местах».

Аврелию Исидору принадлежало до 140 арур земли, дед его был римским легионером и имел чин спекулятора. Спекуляторы к строевой службе не привлекались, а входили в судебный отдел канцелярии наместников провинций. Они подвизались в качестве палачей, курьеров, шпионов, тюремщиков^{232}. Вероятно, от деда Исидор унаследовал страсть к сутяжничеству. Он ведет упорную многолетнюю борьбу с администрацией деревни Караниды^{233}. В деревне Теадельфии враждуют семейства Меласа и комарха (сельского старосты) Сакаона. Сакаон увел свою дочь у ее мужа Зоила, сына Меласа. Через 30 лет, вероятно, тот же Сакаон отнял у Зоила его невестку, вдову покойного сына Зоила Геронтия. Она также была родственницей Сакаона^{234}. Прошение диакона Зоила отражает не столкновение магната с колоном, но борьбу двух родственных семей. Мы приводили прошение Арейона, сына Диоскора. Оно содержит весь комплекс «оппозиционных идей»: протест против презрения к малым сим, бедность, кротость и т. п.^{235}. Между тем Арейон принадлежал наряду с комархом Сакаоном к зажиточным семьям^{236}.

Именно зажиточные люди чаще всего хвалили бедность, крестьянский труд, кротость — вообще жизнь созерцательную. Именно они чаще всего порицали сильных, тиранов, династов. Сам термин «умеренный» исторически связан со средними слоями^{237}. Конечно, это может быть объяснено стоимостью прошения — риторическое вступление, вероятно, стоило денег, удорожало документ. Но деньги платили с определенной целью — сделать прошение убедительнее. Риторика писцов, по мнению заказчика, способствовала выполнению этой цели. Следовательно, они разделяли ее идеи или, по меньшей мере, знали их. Наконец, и сами писцы принадлежали к средним слоям, были тесно связаны со своими неграмотными друзьями и родственниками и, по мнению Г X. Юти, не отделяли себя и не отчуждались от них^{238}. Сознание писцов и сознание средних слоев в целом вряд ли расходилось значительно.

Распространение новой идеологии в средних слоях объясняется и их относительной (в сравнении с низшими слоями) близостью к греческой культуре, к риторике, и их социально-экономическим положением. В IV в, к которому относится большинство наших источников, начинается упадок этих слоев, а II в., когда риторические введения только появляются, — время расцвета среднего рабовладельческого хозяйства по всей Римской империи. Муниципализация, относительное благосостояние, вероятно, выработали в этих слоях чувство собственного достоинства, которое в IV в. подверглось столь значительному испытанию. Отсюда взрыв негодования против «динатов». В них видели своих же более удачливых односельчан и родственников.