Ритуал святого Валентина

Монах вытер испарину на лбу и ринулся в гостиную. Там было пусто. В спальне тоже никого: аккуратно застеленная кровать, полузадернутые гардины, полусвет-полутьма. Идеальный до безликости порядок. Кухня пуста. Монах вернулся в гостиную, упал на диван и перевел дух. Идиот! Вообразил себе бог весть что! Эмма просто вышла, сейчас вернется. Нервы ни к черту. Только сейчас он понял, что продолжает держать в руке зеленую сумку с подарками. Он поставил ее на журнальный столик и увидел конверт с красными буквами «О» и «М», написанными от руки. Конверт был незаклеен. Озадаченный, Монах раскрыл его, достал листок и прочитал следующее:

«Я знала, что Вы придете. Интересно, снова с розой? Или с вином и мясом? У меня опять ничего нет. Такая уж я никудышная хозяйка. Наверное, мы больше не увидимся. Жаль, так много осталось недосказанным. Некоторые события случаются слишком поздно, и ничего уже не исправить. Вы были правы, нужно уметь отпускать. Никогда не умела, о чем теперь жалею. О многом жалею… Все как в тумане, ничего не видно, а я машу руками и кричу… Нет, я не кричу, кричат слабые, а я сильная. Я знаю, что должна делать. Я ненавижу себя за то, что сделала. Туман рассеялся, и стало пусто. И страшно. Как с этим жить? Никак. Я слишком разговорилась, да?

Спасибо. Я думаю о Вас… Помню, как мы смотрели с террасы на пешеходный мост, и Вы сказали, что влюбленные цепляют на перила замочки в знак любви, обычай такой. А что они делают, когда любовь проходит? Снимают их? Или прыгают с моста?..»

Короткие рубленые фразы… Сколько раз она их переписывала, чтобы не показаться слабой и испуганной? Глупая, не нужно бояться быть слабой… Похоже, прощальное письмо? Уехала? Или… Черт!

Монах вскочил с дивана, сунул письмо в карман и выбежал из квартиры. Сумка с пестрыми коробочками осталась стоять на журнальном столике. Забыв о больной ноге, он слетел с четвертого этажа, выскочил на улицу и остановился. А что теперь? Куда бежать? Может, она вернется, мелькнула мысль. Он повернул назад, сел на лавочку у подъезда и уставился в землю. В нем росло понимание, что Эмма не вернется. Предчувствие непоправимого охватило его со страшной силой; волна тревоги, тоски, отчаяния накрыла с головой, и у него перехватило дыхание. Он сидел на лавочке, обмирая от страха и бессилия, впервые в жизни не зная и не понимая, что должен сделать. Машинально взглянул на часы – они показывали половину пятого…

* * *

…День выдался на диво теплым и мягким. Светило послеполуденное солнце, небо было голубым; на западе наметились бледно-розовые полосы – предвестники заката. Народу в парке было немного; на террасе, любуясь разливом и зарослями ивняка, покрытого зеленой дымкой, стояли несколько человек: пожилая пара, три девчонки, явно прогуливающие уроки, двое молодых людей и в стороне от других мужчина в длинном черном плаще и широкополой шляпе.

– Смотри, Веня, – обратилась пожилая дама к своему спутнику, – на лугу еще снег!

– Еще день-два, и его не будет и в помине. Весна!

– Смотрите! – вдруг закричала одна из девочек. – Что она делает? На мосту? Смотрите!

– Что с ней? – вскрикнула пожилая дама. – Веня! Сделай что-нибудь! Позвони в полицию! Скорее!

Ее спутник достал телефон, остальные защелкали камерами.

– Психованная! – возбужденно бросил один из парней.

– Подстава! Кино снимают! Скрытая камера! – вторил ему другой.

– Кино снимают! – защебетали девчонки. – Смотрите!

Все возбужденно переговаривались, передвигаясь вдоль парапета в поисках удачного ракурса. Мужчина в черном длинном плаще оставался недвижим и по-прежнему держал руки в карманах; как все, он пристально смотрел в сторону пешеходного моста.

Женщина, которая стояла там уже некоторое время и, нагнув голову, рассматривала быстрину под мостом, вдруг стала взбираться на перила, держась одной рукой за фонарный столб.

– О господи! – простонала пожилая дама, хватаясь за сердце. – Веня!

Молодые люди хихикали и возбужденно переговаривались:

– Спорим, не кинется! Не кинется! Кино! Скрытая камера! А если упадет? Не упадет!