Он вспоминал, как привел ее в «Трапезную», озябшую, мокрую, с красным носом, как она отвечала на его вопросы – с вызовом, резко, не умея улыбнуться или ответить шуткой на шутку. А он, Монах, такой снисходительный, вальяжный, добродушный, пытался растопить лед, поил ее водкой и развлекал дурацкими байками. Ему это удалось: она оживилась и заговорила о себе откровенно. Одинокая старая дева, никого нет… «Бойфренда тоже нет!» Она поверила ему, была откровенной… Неудивительно: люди ему доверяют, ему ничего не стоит разговорить любого. Да, Монах? Ты же волхв. И вот напротив тебя сидит молодая женщина, пьет водку и рассказывает о себе. Вся как на духу: умная, дельная, открытая… и все это ты, Монах! Ты ее раскрутил. Ты же волхв, тебе ничего не стоит. И не пришло в твою умную голову, что эта женщина убийца! Она запросто, как щелкнуть пальцами, убила девушку из Березового и нарисовала на ее лице сакральный знак. Вы сидели глаза в глаза, в ней была искренность, слезы и подспудное знание о том, что она убийца. Когнитивный диссонанс, как говорит Добродеев. Она что, издевалась над тобой, Монах? А ты, полный снисхождения, еще раз доказавший свою власть над женщинами, ничего не почувствовал. Иезуитство какое-то. И мужчина, с которым она видела Маргариту… Что это? Вранье? Скорее всего. Он вспомнил, как удивился обилию украшений в спальне Маргариты. А в «Английском клубе» на Эмме были довольно скромные сережки, ее собственные. Не захотела или не посмела надеть на себя украшения Маргариты?
А может, все не так сложно и не надо накручивать? В ее письме все предельно ясно, никакого подтекста. «
«
Ему казалось, он сидит у постели умирающей Эммы и держит ее за руку. А она смотрит ему в глаза и говорит: «За все нужно платить»…
Есть вопросы, нет ответов. И не будет. Да и нужны ли?..
…Он еще долго сидел, бессмысленно уставившись на экран. Потом аккуратно спрятал письмо Эммы в конверт и сунул его в дальний угол ящика. Почесал бороду, взял кружку с остывшим кофе и пошел на кухню варить свежий…
Глава 38
Одиночество. Распутье
Бражник третий день не выходил из дома. Выпивал по бутылке водки, ел, что было в холодильнике. Пить начинал с утра. В зеркале в ванной видел чужую небритую хмурую личность, в которой с трудом узнавал себя. Он был измучен, морально и физически, и считал дни, когда можно будет убраться из этого паршивого городишки, ненавидимого всей душой. Время шло, его приглашали на допросы, майор Мельник и другие смотрели так, словно пытались залезть в потаенные углы сознания и памяти. Его задалбывали одними и теми же вопросами, повторяющимися с методичностью ухающего парового молота. Что связывало его с гражданкой Романовой, отношения в семье, был ли у супруги… гм… кто-то на стороне, отношения секретарши и супруги, что за человек была эта самая Романова, не водились ли за ней странности, кто такая, откуда, что их связывало…
Он отвечал, стараясь, чтобы голос звучал естественно, ответы он знал наизусть и даже не пытался разнообразить их интонацией, мимикой, притворяться, что задумался. Он отыгрывал роль, набившую оскомину, и не скрывал этого. Если