Рюбецаль

Сосед справа (без возраста, в очках, подняв глаза от журнала с кроссвордом и заметив пристальный взгляд Кирилла на прыгучего): Ему триптокломин вкололи, а дозу не рассчитали. Бывает. Проколбасит теперь до ночи. А чего, молодой, сердце сильное. (Кивает на четвертого жильца палаты, спящего повернувшись к стене.) А этому фенобарбазол вкатили. Он теперь до следующего утра продрыхнет.

Кирилл (с тревогой сквозь лень): А мне что вкатят?

Сосед справа: Ты 120-й сонет Шекспира знаешь?

Кирилл: Нет.

Сосед справа (осклабившись): И я не знаю.

Сосед слева (скачет): А я знаю! Пришла весна цвели дрова и пели лошади медведь из африки приехал на коньках колхозный бык наяривал в баян чечетку бил парализованный кабан!

Кирилл: Мэджик пипл, вуду пипл! (Вскакивает на койку и, еще превозмогая сонную тяжесть, прыгает.) Йоу! Мне здесь нравится! Здесь круто! (В его голосе все отчетливее слышатся слезы.) Я полностью расслаблен! Все мои чакры раскрыты! Я соединился с Брахмой! Йоу! Каммон еврибади!

Сосед справа и давно утихомирившийся сосед слева словно загипнотизированные смотрят на потолок, с которого сыпется штукатурка. Койка не выдерживает и ломается пополам. В приоткрывшуюся дверь палаты заглядывает санитар и смотрит на Кирилла долгим, равнодушно-вопросительным взглядом.

Дни здесь настолько одинаковы, что Кирилл уже потерял им счет не в переносном, а в прямом смысле. В палате тише, чем в камере СИЗО, и меньше пыли, зато нельзя читать. Читать, впрочем, можно в комнате отдыха, особенно если, как сосед Кирилла по палате, предпочитать журналы с кроссвордами всему остальному – слишком уж невелик выбор этого остального. Главным образом комната отдыха посещается ради телевизора. Тем более теперь, когда идет Чемпионат Европы по футболу.

Англия играет с Румынией. В креслах перед включенным телевизором, однако, на этот раз только двое: Кирилл и его сосед справа. Сосед поглядывает то в свой кроссворд, то на экран. Кирилл, подперев рукой щеку, смотрит на экран безразличным взглядом. Это не из-за лекарств – просто он никогда не был большим поклонником футбола.

В комнату отдыха входит священник. Сосед Кирилла тут же освобождает ему кресло.

Священник: Сидите, сидите. Я складной стул возьму.

Священник садится на складной стул между двумя креслами. Его взгляд на экран тоже не назовешь заинтересованным, но в нем скорее усталость, чем безразличие.

Сосед Кирилла: Румыны англичанам забили!

Кирилл (священнику, не отрывая взгляд от экрана): У психов тоже есть грехи?

Священник (тоже не отрывая взгляд от экрана, не сразу): У них есть потребность в исповеди.

Сосед по палате: Батюшка, а правда ведь нужно говорить не «Спасибо», а «Спаси, Господи»?

Священник: Можно и так, и так.

Кирилл (по-прежнему глядя на экран): Я хочу креститься.

Во взгляде священника отражается некоторое, хотя и слабое удивление поворотом разговора.

Кирилл (глядя уже не на экран, а в пол): В СИЗО я читал о. Сергия Булгакова… До того, как сюда попасть, я две недели провел в СИЗО. Меня не оттуда сюда направили, а просто сразу, как только я вышел, у меня случился срыв. Так вот…

Священник: За что вы попали в СИЗО?

Кирилл (со злой – или горькой – усмешкой): «За что»…

Священник: Да, простите. Почему вы туда попали?

Кирилл: Нет-нет, это вы простите, вы правы, я-то туда попал, в отличие от многих, именно за. За дело. Я помогал продавать налево алмазы. Не ради барыша, а… даже не знаю, ради чего. Когда соглашался на это, мне просто казалось, что я могу это сделать. Могу не делать, а могу и сделать. И одновременно я думал, что делаю это из чувства справедливости и гражданской солидарности. (Саркастически улыбается.) Тут нет ничего парадоксального, вот в чем ужас. Всяк человек ложь.

Священник: «Аз же рек во исступлении моем: всяк человек ложь». В исступлении. А это состояние временное.

Кирилл: Временное не значит неправильное.

Священник: По-своему, не поспоришь.

Кирилл: В исступлении можно ослепнуть, а можно, наоборот, прозреть, с этим вы ведь тоже не поспорите? (В концовку последней фразы пытается вложить легкий сарказм.) Однажды я прозрел и увидел, что ложь кругом. (На слове «прозрел» священник с уже промелькнувшим у него ранее слабым удивлением обращает взгляд на Кирилла – и тут же уводит обратно, чтобы дальше глядеть только перед собой, как если бы смотрел матч.) Кромешная ложь. «Кромешная» – это значит, что нет ничего кроме. Только ложь, и ничего кроме лжи. Я не знаю, что хуже: что люди лгут и что они верят лжи, чужой и своей собственности. Все время, пока я находился в СИЗО, я знал, что виновен, что я тут заслуженно и должен понести наказание. Но при этом только и мечтал оттуда выйти и жутко боялся, что мне дадут срок. В зале суда, когда оглашали приговор, я вдруг поймал себя на том – это была секундная мысль, но очень ясная, – что хочу, чтобы меня приговорили к лишению свободы. Когда меня признали невиновным и отпустили, у меня было странное чувство: и стыд, и торжество, и злость на себя из-за того, я торжествую. Я не столько радовался, сколько именно торжествовал. Радость ведь не бывает темной, а вот торжество…