Рюбецаль

В первый день выхода на работу коллеги, отношения с которыми близки к приятельским, поздравляют с благополучным исходом, думая, что он угодил за решетку по навету; прочие коллеги и начальство, очевидно, думая так же, дружественно сделали вид, будто ничего не произошло. Под конец этого и не первого, и первого рабочего дня, спускаясь ступенькам в вестибюль, Кирилл уступает искушению представить на секунду впереди, за турникетом, двух милицейских чинов, и тут же изорвать картинку мелко-премелко, и осыпать этим конфетти себя, вахтера, спешащих домой сотрудников.

Кирилл читает книги о. Александра Меня, митрополита Антония (Сурожского) и Сергея Фуделя – то, что рекомендовал ему о. Александр. Он учит молитвы. Его не беспокоит то, что он не чувствует Бога, о Котором читает. Кирилл уверен: это состояние временное. Временное не значит неправильное. Главное – принять Крещение, заглядывать дальше он пока настолько не хочет, что просто не может.

Баптистерий в храме. Помимо о. Александра, алтарника и Кирилла здесь жена о. Александра и Ваня – это крестные.

О. Александр: Сочетаваеши ли ся Христу?

Кирилл: Сочетаваюся.

О. Александр: Сочетался ли еси Христу?

Кирилл: Сочетахся.

О. Александр: И веруеши ли Ему?

Кирилл: Верую Ему, яко Царю и Богу.

Как теперь, так и многие годы затем Кирилл никогда не будет говорить ни себе, ни кому-либо, что верит в Бога, но что верит Христу как Богу. Уча слова, которые должен будет произнести во время чина оглашения, Кирилл боялся, что они не смогут стать его словами. Теперь, слыша их и обнаруживая, что говорит внезапную правду, он чувствует себя спасенным, как если бы главное уже состоялось.

Неделю спустя. Боковой придел храма. Кирилл и отец Александр сидят на лавке вдоль окна.

Кирилл: Я не знаю, что для меня важнее, чего я больше хочу: быть или быть воспринимаемым.

О. Александр: Ну, это сложный вопрос, экзистенциальный… Казаться или быть… Тут главное сам вопрос, а не ответ. А с чем, о чем мы в прошлый раз говорили, что-то сдвинулось?

Кирилл: Вроде. Я довольно много думал о ней последнее время, о ней и обо мне. Ведь она часто видела то, что должен был видеть я. Или что я видел, но… Получается, она часто бывала права. А может, и всегда. Хотя от этого не легче. (Через усилие.) Так или иначе, я ее простил.

О. Александр: Вы виделись?

Кирилл (почти испуганно): Нет! Я еще не готов.

О. Александр (без укора, скорее констатируя): Значит, не до конца простил.

Кирилл: А если я никогда до конца не прощу?! Что же мне тогда?!..

О. Александр: Простишь. Но допустить к причастию я тебя, извини, пока не могу.

Они встают, Кирилл пригибается, отец Александр накидывает ему на голову епитрахиль, осеняет крестным знамением и очень тихо и скоро произносит разрешительную молитву.

Кирилл на пару с другим трудником, лет сорока, пилят доски для «лесов». Кирилл попросил причитающиеся ему неизрасходованные две недели отпуска, для того, как он выразился, чтобы урегулировать кое-какие оставшиеся дела, и с такой формулировкой ему этот отпуск без разговоров предоставили. Кирилл сказал себе, что если за две недели ему не станет понятно, то не станет понятно и за два года.

Монастырь в сельской местности. Насельников здесь пока человек десять, считая игумена, – два полуразрушенных храма и в целом прилично сохранившийся келейный корпус, где несколько десятилетий помещались разные конторы ныне несуществующего колхоза, вернули Церкви только недавно назад. Восстановительных и строительных работ здесь, как выражается настоятель, еще непочатый край. Средств выделено в обрез, и все они уходят на материалы, рабочая сила – монахи и трудники.

Напарник: … Так что вот так: я уже год «чистый». Сначала даже боялся работу искать – вдруг, как деньги появятся, снова начну употреблять, но нет, это теперь в обратную сторону у меня не пойдет… Сейчас, летом, пока тут в деревнях людей больше, нанимаюсь на всякую поденку – я и электриком могу, и… Деньги откладываю – слава Богу, кормлюсь тут, в монастыре, а чего мне еще надо? Как бы «за послушание» еще тут помогаю, батюшка благословил.

Кирилл: А потом?

Напарник: А чего потом? Осенью в Москву поеду, там, может, найду работу хотя бы до весны.

Кирилл: Здесь не думал остаться?

Напарник (со смехом, как бы на миг вообразив): Не-е-ет! Это не для меня жизнь, если только временно. (Серьезнее.) Нет. Я бы не смог. Я такой человек – мне свобода нужна, чтобы куда хочу, туда иду, а они тут на все благословения просят.

Кирилл: А я смог бы. После СИЗО и дурдома от свободы легче отвыкнуть.

Напарник (недоверчиво хмыкнув): Когда это ты успел: и СИЗО, и дурдом?..

Кирилл: За последние полгода.

Напарник: Врешь.

Кирилл: Я никогда не лгу. Вон хоть мою мать спроси.

Полуобернувшись, показывает кивком в направлении монастырских ворот, от которых их отделяет метров пять и за которыми уже несколько минут стоит мать Кирилла. Кирилл заметил ее сразу, как она подошла.

Напарник (разглядев женщину за воротами, Кириллу, почти в сердцах): Это твоя мать?! Так чего ж ты к ней не идешь?! Иди, олух!