Рюбецаль

Антонина уже поняла, что собакой мальчик привязал ее к себе.

Она пересадила Бото с дивана на шкаф, где ему не грозило стать легкой добычей. Алмаз недолго обвыкался, и, как только о нем, видимо, забыли, приступил к исследованию квартиры, впрочем, несуетному и нешумному.

Кирилл тоже обвыкся – или показывал, что не чувствует себя стесненно. После чая он прошел в ближнюю комнату, как будто не желая выпускать из виду Алмаза и, когда все минералы за стеклами книжного шкафа были, частью им, частью Антониной, названы, кивнул на фото:

– Это ваш отец? – И, словно мигом поймав «да» в распахнутую ловушку, почти подряд, без перехода внешнего и внутреннего: – Вы никогда не жалели о том, что он у вас есть?

Непринужденность и твердость вопроса исключили непринужденность и твердость в ответе, у которого для них имелось больше оснований, и Антонина замешкалась.

– Нет, никогда. Почему ты спрашиваешь?

– Я своего отца не знаю. – Кирилл пожал плечом точно так же, как принимая приглашение на чай: не знать своего отца – почему бы и нет? – Когда я был маленький, спрашивал, конечно, у мамы, где мой папа. У всех детей есть и мама, и папа, а у меня только мама, а папы нет… Мама, помню, сказала, что папа бывает не у всех. Потом, когда я уже ходил в школу, она посоветовала мне говорить ребятам, что мой папа разведчик, он засекречен. Она же понимала, что я все равно буду выдумывать сам всякие небылицы. И мне это помогало! Я и верил, и не верил, а мама как-то все время увиливала, но какое-то время я не интересовался своим отцом. Потом я, конечно, догадался, что про разведчика – выдумка. Недавно я напрямик спросил маму. Она сказала, что сначала любила моего отца, а потом разлюбила, не захотела выходить за него замуж, и теперь у него другая семья, вот и все. Я попросил рассказать хотя бы побольше о нем, кто он, как его зовут, но мама сказала, что мне не надо сейчас ничего о нем знать, кроме того, что он обычный, порядочный человек, потому что если я узнаю, то буду пытаться войти в его жизнь, а это ни к чему хорошему не приведет. Она права: я действительно первым делом попытался бы его разыскать. Он тоже знает обо мне, только что я есть… Мама запретила ему высылать ей на меня деньги. Я разозлился на маму. Чем я хуже законных детей моего отца, что он живет не со мной, а с ними, и всех остальных ребят, которые растут с обоими родителями? Мама на это сказала, что многие ребята, даже в моем классе, часто жалеют о том, что у них есть отцы. Что иметь отца – это вовсе не обязательно здорово по факту, и если я повнимательнее присмотрюсь и затем проанализирую, то есть как бы развинчу и рассмотрю изнутри эту картину, то увижу, что большинству детей отец не дает чего-то такого прекрасного в их жизни, ради чего ему надо было бы иметься. И когда я присмотрелся и даже стал намеками расспрашивать ребят, и парней, и девчонок… оказалось, что не все они своих отцов так уж особенно любят. И не всех их любят отцы. А у некоторых от отцов даже неприятности… А ваш отец вас любил?

– Да.

Это «да» прозвучало так неуверенно, так застенчиво и виновато, как могло прозвучать только что-то исчезающе редкое – слово, облеченное полным доверием.

– Наверное, потому, что вы девочка. Ну, то есть были… Девочек отцы чаще любят.

– Да, наверное, – подыграла Антонина.

– А вы знаете, что рост человека зависит от роста отца? – если отец высокий, не важно, какого роста мать, – вымахаешь к потолку. Мой отец под два метра, так мама сказала. А этого (Кирилл ткнул пальцем в пятно) у него нет…

В тот же вечер Антонина нашла телефон ближайшего кинологического клуба и на другой день после работы пришла туда с щенком. Кинолог, глянув на Алмаза, поздравил владелицу: чистопородный алабай, по-другому, среднеазиатская овчарка; восемьдесят сантиметров в холке наберет непременно. Антонина ушла через два часа, снабженная полным руководством, как следует кормить, обихаживать, дрессировать и воспитывать алабая. В течение нескольких месяцев каждое воскресенье они с Алмазом приходили на собачью площадку, вверяя их общие достижения инструктору. Алмаз учился быть собакой своей хозяйки, Антонина училась отдавать команды и наказывать. Она училась быть уверенной в своих желаниях, чтобы не наказывать безвинно и при этом обуздывать свои эмоции. Она училась выглядеть твердыней, а для этого надо было научиться внушать себе, что такое право у нее есть.

За полгода Алмаз превратился в сдержанного, неприхотливого и дисциплинированного компаньона, для которого не существовало кошек, птиц, но также «своих» двуногих, кроме хозяйки, умевшего при своих габаритах быть дома неслышным. Его покорность не нуждалась в постоянной возгонке авторитета, а преданность не требовала покупать этот авторитет задешево. Здравый смысл говорил, что именно такова должна быть и будет любая собака, если ее грамотно воспитывать, и все же Антонине казалось чудом и одновременно результатом некоего искусного расчета, что именно ей досталась именно такая собака.