Рюи Блаз

Головоломна, да.
Так вот, на самый верх взберешься ты туда.
Там на чердак ведет малюсенькая дверца,
Входи и попадешь к моей ты даме сердца.
Будь с ней почтителен. Легко ее узнать:
Дешевенький чепец, наряд ему под стать;
Копна волос — огонь! Люсинда, знай, бывало,
Для папы самого фанданго танцевала.
Глаза как индиго! Дашь сто дукатов ей.
Потом в соседний дом ступай ты поскорей.
Ютится там один великолепный малый:
Над левой бровью шрам, а нос, как роза, алый;
Надвинут старый фетр на самые глаза;
При шпаге, в рубище, всей улицы гроза…
Шесть пьястров от меня отдай ему с приветом.
Там перекресток есть. На перекрестке этом
Подвальчик ты найдешь — так, черная дыра,
Где вечно пение, крик, ссоры и игра.
Да, в этот кабачок знакома мне дорога!
Как постоянный гость, сидит там у порога
Приятель мой — его зовут «Бездонный чан»;
Там пьет и курит он, с утра уж полупьян.
Нежнейшая душа, он мне сердечно дорог.
Ты выдай от меня ему червонцев сорок.
Пусть не благодарит, — я слов ведь не люблю, —
Но сразу все пропьет, а я еще пришлю.
Ты всем, кто в кабачке, дай денег не жалея:
Пусть удивляются и станут веселее.

Лакей

А что прикажете потом?

Дон Цезарь

Вот дуралей!
Все, что останется, немедленно пропей!
Шуми, и бей горшки, и веселись! Короче —
Кути! И возвратись домой лишь завтра к ночи!

Лакей

Я понял вас, мой принц.

(Зигзагами направляется к двери.)

Дон Цезарь

(глядя на его походку, про себя)

Бывал ли кто пьяней?

(Подзывает его.)

Да, вот что: сохраняй престиж в глазах людей;
Вслед за тобой пойдет вся улица, наверно.
Будь благороден ты, веди себя примерно,
И ежели дукат уронишь невзначай,
То ты внимания никак не обращай
И не жалей отдать от своего излишка.
Пусть подберет его какой-нибудь воришка,
Или бедняк-писец, или школяр-смутьян,
А если кто-нибудь залезет в твой карман —
Он тоже человек… Мы милосердны будем;
Хоть каплю радости должны давать мы людям.

(Меланхолически.)

Их виселица ждет, быть может, впереди, —
Так пожалеем их заранее. Иди!

Лакей уходит. Оставшись один, дон Цезарь снова садится за стол, облокачивается на него и погружается в глубокое раздумье.

Наш христианский долг и разума веленье —
Коль деньги есть у нас, пускать в употребленье
На добрые дела. Что ж лучше может быть?
Неделю целую мне есть на что прожить,
А если что-нибудь останется в кармане —
Отдам на церковь я. Но что мечтать заране?
Отнимут золото! Исчезнет все, как сон!
Наверно, в имени моем ошибся он.

Дверь в глубине отворяется. Входит старая, седовласая дуэнья в черном шелковом платье и черной мантилье, в руках у нее веер.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Дон Цезарь, дуэнья.

Дуэнья

(с порога)