Риза Господня

Чудовский иеромонах Гермоген в этот раз особо старался угодить Владыке. Вот уже несколько лет брадобрей, неизменно, каждые два месяца, должен был исполнять ответственную работу – подновлять Святейшему волосы, бороду и усы. Патриарх с каким-то особенно трепетным чувством относился к этому занятию, и каждый раз, удобно усевшись, закрывал глаза и погружался в свои раздумья, обычно не произнося ни единого слова до тех пор, пока Гермоген не справлялся с работой. Вспоминал ли Патриарх события прошлых лет или размышлял о делах текущих, чернецу было неведомо.

За эти несколько лет иеромонах хорошо изучил характер этого среднего роста крепкого старца, которому недавно исполнилось семьдесят лет. Патриарх на удивленье все еще был полон энергии и силы, и несмотря на то, что уже мало кто мог покуситься на его власть, оставался мнительным, считал, что его кругом окружают враги, замышляющие очередной заговор. Отправив в заточение и казнив немалое число непокорных бояр и бунтарей, он с каждым шагом по пути укрепления власти своего сына – царя Михаила и своей собственной считал, что количество недругов приумножается, что желающих лишить Романовых трона не становится меньше.

Гермоген не переставал удивляться тому, как Господь распорядился судьбой Патриарха Филарета, в миру боярина Федора Никитича Романова. Выходец из незнатного рода Захарьиных-Кошкиных, его отец – боярин Никита Романович Захарьин-Юрьев стал родоначальником Романовых. Он передал сыну не столько богатства, сколько природный ум, многие качества характера, необходимые для государственного деятеля, а главное – целеустремленность, упорство и стойкость.

С юношеских лет Федор проявлял больше склонности к делам административным и военным, нежели стремился к чтению Священного Писания и к познанию многообразных наук. Но было у молодого Никитича одно особенное качество, на которое отец и дядьки не раз обращали внимание. В церковь богобоязненный Федор ходил с любовью, молился смиренно, любил вести беседы с монахами. Его нисколько не угнетало, что он не был отмечен древностью рода. Более знатным боярским отрокам он не завидовал. Не ущемляло его самолюбия и скромное прошлое предков. Федор верил в свою звезду, и ею он считал одну из бабок – Анастасию Романовну Захарьину-Юрьеву, которая была первой женой царя Ивана Грозного и матерью царя Федора Иоанновича. Ее он часто вспоминал и нередко заказывал отслужить панихиду по усопшей.

Ему уже в молодости не раз во снах случалось видеть, как он стал царем, как, избавившись от заточения во вражеском плену, укрепил Московское царство, защитил его от врагов внешних и внутренних, как им восхищаются сподвижники и как трепещут враги, как за честь считают поддерживать с ним добрые отношения правители заморских стран.

Рассказывая о своих пророческих снах Гермогену, он не испытывал никакого стеснения или неудобства за свои юношеские мечты, за то, что с ним в жизни случалось немало тягостного и позорного.

Из рассказов Патриарха Гермоген узнал, что в тридцать три года тот стал боярином, и это событие явилось для него тяжелым предзнаменованием. Федор вдруг понял, что участие в боярских интригах будет иметь для него тяжелые последствия. И его предчувствия вскоре оправдались. Очередной заговор против Годунова не удался. Царь Борис не пожелал более терпеть опального боярина и немалое число таких как он, даже на службе в далеких крепостях Тульской черты, а также во вновь построенных городах южнее Курска, постоянно находящихся в центре жестоких сражений с крымскими татарами, где враги государя могли довольно быстро сложить свои головы. Видя, что в окраинных крепостях неспокойно и могут вновь возникнуть заговоры, Годунов одних бросил в застенки, других сослал под надзор преданных воевод, а Романова в возрасте сорока пяти лет, в 1600 году, насильно постриг в монахи и сослал в Антониево-Сийский монастырь.

Но именно с этого события, рассказывал Гермогену Патриарх, и начали сбываться детские сны. Со смертью царя Бориса случилась великая смута, и в ней нужно было выжить, выстоять, чтобы еще послужить Отчизне, которую Филарет искренне любил. Отечеству понадобились особенные люди и таким Святейший считал себя.