«Ризоморфный клубок»: когниция vs коммуникация

Еще одна разновидность реализации категории субъекта деятельности, отмеченная нами в рамках общения матери с ребенком, – «псевдосовместный агентив» – проявляется и в других сферах общения представителей русской лингвокультуры. Так, например, он был зафиксирован нами в следующей типичной ситуации:

инспектор ДПС останавливает автомобиль, за рулем которого женщина, а в качестве пассажира – ее муж. При этом муж, выходя из машины, начинает диалог с инспектором следующим образом:

(31) / Командир / мы вроде ничего не нарушили? / мы сейчас покажем документы / (жена достает документы и протягивает инспектору) / мы можем ехать? //.

Таблица 1.2

Виды социальной интеграции, объективирующиеся в русской коммуникативной практике

Подобный пример из НКРЯ: муж и жена вместе едут в автомобиле, он, насколько понятно из контекста, – за рулем, она – рядом. Он перестраивается в другую полосу движения, при этом жена, обозначая субъектов действия, употребляет местоимение мы:

(32) // [Жена, жен, 33] … [нрзб] / да? … Собственно говоря… [нрзб] Это мы на какую …[нрзб] [Муж, муж, 32] Че такое? [Марина, жен, 32] Там может авария какая-то впереди // (Дружеское общение, разговор о подруге // ДВГУ, База данных «Речь дальневосточников», 2009).

Таким образом, мы видим, как говорящий, являясь не субъектом деятельности, а только ее наблюдателем, причисляет и себя к категории деятелей посредством использования местоимения мы. Отметим, что в ситуациях использования псевдоагентива говорящий реализует коммуникативную роль защитника, опекуна, т. е. человека, обладающего большим опытом и возможностями.

Проведенный анализ позволяет констатировать, что в контексте эмпатически окрашенной социальной интеракции в модусе повседневности, когда два или несколько человек тесно связаны между собой отношениями социальной зависимости (ты слаб – я забочусь, ты зависим – я решаю; ты неопытен – я опекаю; ты есть часть моей группы – я есть часть твоей группы), интерсубъектная реальность деятельности концептуализируется как некое гомогенное пространство деятеля, где реальный субъект действия теряет свою значимость, а участники интеракции образуют единое субъектное целое, в рамках которого фокус деятеля может свободно перемещаться. При этом каждое смещение фокуса субъекта деятельности коррелирует с определенной коммуникативной ролью, которую берет на себя говорящий (я) – «ведущий за собой, лидер», «опекун», «сопричастный», а также с набором определенных речевых маркеров (табл. 1.3).

Таким образом, в практике формирования образа социального субъекта деятельности мы можем наблюдать такое поведение матери, которое ориентирует ребенка на усвоение этнических стереотипов поведения, в дальнейшем приводящих к концептуализации субъекта деятельности как категории с «плавающим» фокусом, где границы между я-ты-они размываются под воздействием другого структурирующего фактора – социальных отношений, что, в свою очередь, служит воспроизводству ключевой для русской культуры, для русской ценностной картины мира идеи соборности.

Приведем еще один пример. Речь пойдет о прагматике и семантике дискурсивного маркера скажи в речи матери и в аспекте русской коммуникативной практики в целом.

Мы уже упоминали о некоторых практиках материнского общения, в которых переход речи матери от роли собственно матери к речи от лица ребенка маркируется коннектором скажи. Дальнейшие наблюдения над устной речью и работа с данными Национального корпуса русского языка позволили выдвинуть гипотезу о том, что в определенных контекстах словоформа скажи в русской речи может приобретать особые иллокутивно-модальные значения и функционировать как дискурсивный маркер чужой речи, которая: а) уже-не сказана или б) еще-не сказана говорящим. При этом можно выделить несколько типов употреблений скажи в данной функции, отличающихся: а) наличием/отсутствием акцентного выделения; б) сочетаемостью с частицами и/или другими дискурсивными маркерами «чужого слова»; в) способностью оказываться в фокусе внимания говорящего; г) реализуемой прагматической функцией.

Таблица 1.3

Корреляции деятельностной, социальной и коммуникативной реализаций категории субъекта деятельности

Проблема показателей чужой речи достаточно хорошо изучена отечественными лингвистами на примере дискурсивных маркеров де, мол, дескать (Баранов, 1994; Плунгян, 2008) и др.