«Мне очень жаль», — говорит он, впервые — раскаивающимся голосом.
«Но ты на самом деле вел себя ужасно и время было страшное».
«Дорога к любви вся в ухабах», — говорит он. (Немножко, наверное, хвастливо.)
«Только не для тебя», — говорит она.
«И для меня тоже», — отвечает он.
«Как какая-то причуда диктатора, — продолжает она. — Как Нерон с этой его скрипкой сраной! Никаких для тебя ухабов на дороге не было, ногу свою убери».
«Кто в тебя влюбится, а кто нет — с этим ты ничего не можешь поделать».
«Убери. Ногу. С моей. Ноги».
«Ох, мамочка, не наказывай».
«Но я правда считаю, что тебе надо ее убрать», — говорит она.
«Ты не можешь меня расстраивать, — умоляет Роб детским голоском. — Это ж я с тобой так поступаю».
«А ты знаешь, что папочка твой не очень хороший человек? — обращается Айда к Тедди. — Но ладно, Тэд, я даже не уверена, отец ли он тебе».
«Мамочка, ну я так сожалею, что тебе больно сделал», — говорит Роб.
«Да ни о чем ты не сожалеешь, — говорит Айда. — Так ты ужасно со мною обращался первые полтора года, господи Боже. Папочка мамочку чуть не уничтожил полностью».
«Но теперь до гробовой доски мамочка будет бить папочку», — говорит Роб.
«Вот именно, — говорит Айда. — Нет, Тедди, я папочку наказываю периодически».
«Да и этого она, Тэд, не делает», — посвящает Роб свою дочь.
«Не делаю, — соглашается Айда. — Я, к сожалению, выбираю путь высокой морали».
Роб смотрит на меня. Весь разговор мы с Гвен сидим рядом с ними.
«Это все должно войти», — говорит мне Роб.
Я предполагаю, что это не слишком мудрое решение.
«Ну и почему это не может войти?» — спрашивает он.
Я говорю, что надо еще, чтоб Айда захотела это внести.
«Вот это
«Да вставляй, — соглашается Айда. — Только пообещай до всех донести, что Роб — полный мудак». Она смеется. «У меня одно условие: у этого абзацика должна быть четкая мораль — то, что Роб — полный мудак, — она поворачивается к Робу. — Читатели уже поняли, что ты полный мудак, но на всякий случай данный месседж нужно набрать жирным шрифтом».
Еще одно шоу. За сценой до Роб и Олли обсуждают то, какие странные вещи говорят люди, которые подходят на людях к артисту.
«Подваливает старикашка какой-то, — говорит Олли, — и типа „Можно сфотографироваться? Я, правда по Metallica с цеппелинами фигачу“. Я его спрашиваю, а зачем вам, собственно, фото со мной? Ради, говорит, прикола».
«Очень странно это — подходят и говорят, ты типа хер собачий, но я от тебя кое-чо хочу. Так не хоти! Нахрен хотеть от меня чего-либо, если я хер собачий? Я-то тебя не потревожу, не волнуйся».
«Вот да, — говорит Олли. — А как насчет такого: не очень вас узнаю, но можно сфотографироваться?»
«Я как-то выхожу из бара на Ибице, — говорит Роб, — и там толпа двадцать пять парней, и они поют:
Я рядом с ними встал и стал подпевать:
Первый европейский концерт 2013 года, на котором Роб расплакался — в Вене. Расплакался от атмосферы и от приема публики.
«Прям смехотворно, — говорит он в вэне сразу после концерта. — Как в 2001-м… Слишком сложно понять. Мозги в трубочку сворачиваются. Нечто, сука, особенное. Я все думал: это ради меня,
«Но их любовь-то ты почувствовал?» — уточняет Айда.
«Да, почувствовал, — говорит он. Затем с фальшивым самодовольством добавляет. — Ага. Теперь знай, с кем гуляешь».
«Угу, — подхватывает Айда игру. — Гуляю с Робби-мать-его-Уильямсом».
Потом они друг другу говорят: «Я тебя люблю».
Едем в темноте, Роб прерывает молчание.
«Интересно, а какая в Австрии ситуация с налогами», — говорит он.
Сегодня утром Роб прочитал ужасающую совершенно стать. В Daily Mail, озаглавленную «Робби, хочешь быть больше Элвиса? На сцене раздувшаяся поп-звезда напоминает Короля в последние годы».
«Вот это мило… — говорит он. — Это вот прям жестоко. Понимаешь, вот как бы плохо и несправедливо меня ни оценивали в плане — как я выгляжу и как не выгляжу, но я-то знаю, что не вешу столько, сколько Элвис перед смертью. Знаю, что даже близко столько не вешу… Но чего — отличная работа, я в прекрасном настроении. Именно из-за такого не хочу фотографироваться и показываться на людях. Это просто цементирует… Курить от такого охота».