Роберт Фрипп — От Алого Короля до Искусного Мастера

Релаксация. Многие гурджиевские упражнения включали в себя определённый способ постепенного расслабления мускулов, начиная с мускулов лица и далее вниз по телу. Фрипп говорил, что не расслабившись, нельзя ничего сделать — и после Шерборна он каждое утро до завтрака проделывал упражнения для релаксации; такой ритуал, проводимый квалифицированным инструктором, был введён и в семинары Гитар-Крафта. Вместе с релаксацией проводится упражнение для ощущения разных частей тела «изнутри». Например, в группах Гурджиева для этого ложились на спину и сосредотачивали всё внимание сначала на носу, потом на правой ноге и т. д.

Прочие упражнения; Движения. Успенский описывает серию показавшихся ему «невероятно трудными» физико-психических упражнений, которые Гурджиев взял из разных эзотерических школ во время своих путешествий. (Успенский, 358) В общем, они представляли собой некое точное и выверенное сочетание счёта, дыхания, ощущения частей тела и движений, которые нужно было выполнять в некой скоординированной последовательности. Эти знаменитые «движения», часто делаемые под музыку, которую сочинял сам Гурджиев, были танцами, основанными на тех танцах, которые Гурджиев наблюдал (и в которых участвовал), в частности, среди суфиев и дервишей, а также в древних скрытых монастырях. Гурджиев учил, что эти танцы — не просто гимнастика, упражнения по сосредоточению и образцы телесной координации и эстетического чувства: напротив, в этих движениях было заложено настоящее, конкретное знание, передаваемое посвящёнными из поколения в поколение — каждая поза, каждый жест олицетворяли некую космическую истину, которую информированный наблюдатель может читать как книгу.

Разделение внимания. Гурджиев побуждал своих учеников совершенствовать способность разделять внимание, то есть способность полностью сосредотачиваться одновременно на двух и более вещах. Например, направить половину внимания на кончик мизинца, а половину — на интеллектуальную дискуссию. Смысл разделения внимания не в том, чтобы постоянно переключаться между одной и другой вещью, а в том, чтобы полно осознавать их обе — одновременно. За разделением внимания стоит «самовоспоминание» — состояние разума, постоянно существующее в гипотетическом идеальном человеке и временное и быстро исчезающее в остальных людях — при котором мы видим то, что перед нами, при этом не сводя взора с себя, смотрящего. Обычно, сосредотачиваясь на чём-либо, мы теряем чувство собственного «я», хотя можем, так сказать, пассивно реагировать на раздражитель. При самовоспоминании «я» не теряется, и, по Гурджиеву, мы действительно не спим только когда поддерживаем в себе это чувство своего «я». Подобно мастерству игры на музыкальном инструменте, такие формы повышенного самосознания могут быть развиты только годами практики.

Руки, голова и сердце. При всех вариациях и усложнениях, внесённых с течением лет, гурджиевская теоретическая картина человеческого организма сводится к трёхчастной модели, состоящей из трёх «центров»: двигательного, эмоционального и мыслительного. Чтобы стать настоящей личностью, необходимо уметь координировать эти три центра и стать способным на сознательный труд и намеренное страдание.

Абстрактный символизм. Гурджиеву нравилось сложное теоретизирование — создание хитроумных символических систем, воплощающих или символизирующих отношения между явлениями на всех уровнях существования — от атома до вселенной. Успенский посвящает многие страницы гурджиевской концепции «октав» — где музыкальная гамма «до-ре-ми-фа-соль-ля-си» служит универсальным критерием определения размеров и пропорций всех частей природы. (Теория октав оказала чрезвычайное влияние на пианиста Кита Джарретта, который прочитал о ней в Рассказах Вельзевула своему внуку — самой длинной, самой аллегорической и самой трудной книге Гурджиева.) Некоторые ученики Гурджиева всеми способами приукрашивают и превозносят октавы, другие обходятся вообще без них. Моё мнение таково, что теория октав имеет много общего с увлечением западных средневековых теоретиков музыки разными теонумерологическими гипотезами, основанными на целочисленных отношениях между интервалами и их символических значениях. Действительно, Гурджиев изучал работы средневековых алхимиков и иногда говорил о человеческом организме как о некой алхимической фабрике, предназначенной для трансформации различных материальных и психических субстанций. (Успенский, 179–180)