Робеспьер

Начиная с осени 1792 г. и ещё больше в течение зимы, жирондисты множество раз пытались исключить своих противников, подрывая таким образом законность избирательного процесса и авторитет Собрания. Вспомним обвинения в адрес Марата, Дантона и Робеспьера в первые недели Конвента. Впоследствии, по случаю процесса короля, они предлагали, чтобы первичные собрания подтвердили выбор своих депутатов и, в марте 1793 г., чтобы санкюлоты и монтаньяры были преданы Чрезвычайному уголовному трибуналу. В ответ среди воинственных парижан нарастает ожидание изгнания жирондистов. Однако Робеспьер упорно отказывается об этом слышать. Не щадя своих противников, он ограничивает значение их влияния и полагает, что теперь, когда они разоблачены, Собрание может работать вопреки им. Он говорит об этом и повторяет это у Якобинцев: выступать за отзыв "вероломных депутатов", которые голосовали за обращение к народу, не выход (27 февраля). Проповедовать восстание, как Варле, не выход, так как "с людьми, предавшими права народа, надо бороться оружием общественного мнения"[234] (13 марта). Мобилизация секций для изгнания из Конвента предателей и "апеллянтов"[235], не выход: "Нет никакой опасности в том, чтобы обратиться к благоразумию" (22 марта). Он повторяет это 29 марта, в одном из своих воодушевляющих призывов к мобилизации ради спасения страны, особенно от её внутренних врагов: "Словом, нация должна подняться и истребить своих врагов, сохраняя лишь уважение к национальному представительству"[236]. Как долго он сможет продержаться? Давление санкюлотов и якобинцев такое сильное. Как долго он этого будет хотеть? Опасность кажется ему такой большой.

С уходом из Бельгии напряжение увеличивается. 3 апреля 1793 г. Конвент разжалует Дюмурье и объявляет его вне закона. На вечернем заседании Робеспьер решительно берёт слово: "Пришло время покончить с этой комедией. […] Нужно, чтобы Конвент принял революционные меры. До сих пор нам предлагали принять лишь частичные меры. Это имело целью ввести нас в заблуждение относительно природы и размера наших недугов"[237]. Тотчас же он обвиняет малодушный комитет общей обороны, членом которого он является в течение недели; он объявляет, что подаёт в отставку, затем он бросает резкое обвинение против бриссотинцев. Он начинает с комитета: "Я не убежден в том, что такая система, в которой монархия сочеталась бы с какою-нибудь аристократическою конституцией, не понравилась бы всем членам Комитета общей обороны"[238]. Потом он принимается за Бриссо, об изменах которого он рассказывает, которого он обвиняет в связях с Дюмурье. Конвент волнуется, крики сменяются шумом: "Я отнюдь не намерен убеждать заговорщиков (N.— «Вы призываете к кинжалам!»), я хочу лишь сказать правду. И когда люди, говорящие о кинжалах, убьют свободу и ее последних защитников, как они убили его (поворачивается и указывает на бюст Мишеля Лепелетъе [sic]), тогда, по крайней мере, скажут, что в тот момент, когда им казалось, что они завершили свои направленные к уничтожению свободы заговоры, […] я сказал правду"[239]. В своём порыве Робеспьер резко заканчивает: "Я заявляю, что первою такою мерою я считаю декрет о привлечении к ответственности тех, кто обвиняется в соучастии с Дюмурье, а именно, Бриссо"[240].

Атака не даст результата, Робеспьер знал об этом, но она только первая из предназначенных, чтобы разгромить жирондистов с помощью голосования в Собрании. Речь идёт о том, чтобы заставить признать предательство политического противника, связав его с другими врагами республики, даже если это означает зайти слишком далеко; но речь также идёт о том, чтобы убедить Париж отказаться от восстания, ожидаемого некоторыми санкюлотами. Таким образом, 10 апреля в Собрании Робеспьер конкретизирует своё разоблачение обширного роялистского заговора, который будто бы связывает бриссотинцев с Дюмурье и Орлеанами: "Вы должны поставить в известность Революционный трибунал о заговоре и взять под арест Валансов, Сийери, Эгалите, жену Сийери, всех агентов герцогов Орлеанских, тех, кто связаны с Орлеанским домом; вы должны также (но мне неизвестно, что вы должны) поразить обвинительным декретом таких патриотов, как господа Верньо, Жансонне и других"[241]. Заседание бурное, как никогда, но обвинение терпит неудачу.