Робеспьер

Три декады спустя, а именно 20 прериаля, день, назначенный для праздника Верховного существа и природы. Это ясный и тёплый весенний день; для католиков это Троицын день… Делегаты секций и парижане, пришедшие в большом количестве в Национальный сад (Тюильри), ждут церемонии, запланированной Давидом. Четырьмя днями ранее Конвент поставил Робеспьера во главе; готовящийся праздник немного его. 8 июня, как председатель, он распорядитель церемонии. В костюме "небесно-голубого цвета", он присоединяется к депутатам, собравшимся на трибунах, прилегающих к Национальному дворцу. После первой речи звучит музыка; Робеспьер приближается к изображению Атеизма, которое он предаёт огню. Оно воспламеняется, сгорает и позволяет явиться Мудрости, немного почерневшей от пламени; несколько шутников и несколько недоброжелателей исподтишка смеются. Робеспьер снова берёт слово: "Уничтожено чудовище, которое монархи забросили во Францию! Да исчезнут вместе с ним все преступления и все несчастья мира! Вооруженные, то кинжалами фанатизма, то ядом атеизма, монархи составляют заговоры с целью убить человечество"[318]. При помощи разоблачения использования раскола и религиозной неопределённости в качестве инструментов, Робеспьер призывает к единству и к основанию добродетельной республики.

Депутаты спускаются с трибун, выстроившись, отправляются в путь, и, под звуки музыки, движутся по направлению к Марсову полю, где они взбираются на символическую гору. Робеспьер во главе процессии, с букетом из колосьев и цветов в руке. Свидетель рассказывает, что в тот день, "лицо его впервые светилось радостью"[319]. Более месяца спустя Робеспьер эмоционально вспоминает этот день: "Это был великий и возвышенный день праздника Верховного существа; преступление не осмеливалось тогда показаться, интриганов там не было, или они были столь мелки, что их нельзя было даже заметить". Он верит в это или хочет этому верить? Быть может, он думает о сотнях воодушевлённых адресов, прибывших в Конвент со всей Франции? Всё же, он не упускает из виду, что религиозные вопросы разделяют, что отказ от атеизма не создаёт единодушия; он знает, что Рюамп, Морибон-Монто или Тирио произносили проклятия против него; он знает, что Лекуантр назвал его диктатором и тираном. "Не стоит верить, что было много фимиама в честь Бога дня", - сообщает член Конвента Бодо. И как забыть о реформе Революционного трибунала, которую Кутон, Робеспьер и Комитет общественного спасения готовятся провести? Между речью 7 мая и праздником 8 июня многое изменилось; и всё же, член Конвента хочет верить в возвращение к единству, по крайней мере, во время празднования.

Кинжалы убийц

Весна 1794 г. таит в себе много странных наслоений событий. Не забывая об опасностях момента, Робеспьер появляется улыбающимся на празднике Верховного существа: "Народ, отдадим себя сегодня его покровительству и восторгам чистого веселья! Завтра мы снова будем бороться с пороками и тиранами"[320]. Два дня спустя Кутон и Робеспьер вырывают у настороженного Конвента закон, ускоряющий и ещё более ужесточающий деятельность Революционного трибунала. Он открывает то, что историки называли "великим террором". Выражение вряд ли удовлетворительное, так как оно нивелирует пик насилия, достигнутый несколькими месяцами ранее на Западе, в долине Роны и на Юге, так же, как и недавнюю ликвидацию многих провинциальных судебных учреждений; тем не менее, оно подчёркивает исключительное усиление парижских репрессий, в тот самый момент, когда победы следуют одна за другой.

Какая удивительная близость литургии и ужасного закона, Верховного существа и гильотины, ликования и страха. Робеспьер, как и Кутон, может радоваться празднику и требовать закона; для них эти вещи не противоречат друг другу, они – добродетель и террор, торжественная демонстрация двух "принципов" революционного правительства. Их совмещение всё же не намеренное, а культ Верховного существа не был задуман, чтобы узаконить чрезвычайное правосудие. Напротив, 8 июня гильотину убирают, чтобы скрыть воспоминание о крови; отныне она покидает центр Парижа (площадь Революции, современная площадь Согласия), чтобы быть установленной в его восточных предместьях, на несколько дней на площади Бастилии, затем на площади Свергнутого трона. Чтобы лучше понять июньские события, нужно связать их с двумя различными истоками. Праздник – это плод доклада 7 мая (18 флореаля), который появился, чтобы завершить войну фракций и вновь осмелился представить будущее более радостным; он должен способствовать общественной добродетели, сразу и после Революции. Закон от 10 июня (22 прериаля), в свою очередь, исходит из отмены провинциальных революционных трибуналов и ожившего страха перед иностранным заговором; для Кутона, Робеспьера и многих других, несколько побед не устраняют опасности.