Робеспьер

Робеспьер знает, что ему осталось жить не более нескольких часов. Он не заговорит больше. Он закончил свою последнюю речь такими словами:

"Я создан, чтобы бороться с преступлением, а не руководить им. Ещё не наступило время, когда порядочные люди могут безнаказанно служить родине; до тех пор, пока банда мошенников господствует, защитники свободы будут лишь изгнанниками"[333].

Это было 8 термидора.

Глава 24

Несколько дней в термидоре

Начиная со II года, слово "термидор" безвозвратно ассоциировалось с одним человеком и с одним из главных эпизодов Революции. Даже если Робеспьер только одним из пяти членов Конвента, арестованных 9 термидора (27 июля 1794), даже если он только один из ста семи казнённых за "заговор", прежде всего, именно с его именем связывается событие. Не обсуждают ли "падение Робеспьера", как говорят о "падении Людовика XVI"? Летом 1794 г. провозглашённое свержение диктатуры, кажется, перекликается со свержением королевской власти. Робеспьер будто бы стал новым Капетом. Странность интерпретации подчёркивалось множество раз; она не соответствует фактам. Революционное правительство – это коллегиальная организация общественного спасения; во Франции нет диктатора, а есть Конвент и его правительственные Комитеты, даже если один народный представитель пользуется исключительной популярностью. На тот момент, когда член Конвента был арестован, он удалился из Комитета общественного спасения уже много недель назад… Но с фактами считаются меньше, чем с тем, как их воспринимают. Многие современники считали, что Робеспьер был "диктатором" из-за его ведущей роли в Комитете, его авторитета в Якобинском клубе и его исключительного влияния на общественное мнение. Это убеждение возникло не исключительно после 9 термидора, через посмертное осуждение, ставшее чёрной легендой, - даже если оно, несомненно, существовало.

В недели, предшествующие лету 1794 г., и, особенно, начиная с закона 22 прериаля, Робеспьер ощущает шаткость своего политического положения и неоднократно пытается оправдаться от брошенных ему обвинений. Он знает, что у его противников слово "диктатор" означает не осуществление античной магистратуры, за которой история признавала достоинства, а банальную, зловещую и беззаконную тиранию. В первые дни термидора, в то время, как роялисты продолжают видеть в нём Равальяка или Робера Дамьена, республиканцы обвиняют его в том, что он стал не Цинциннатом, а Писистратом, Суллой или Кромвелем. Отождествляя его с тиранами греческой, римской или английской истории, они отказывают ему во всякой добродетели. В глазах некоторых монтаньяров из Собрания, парижских санкюлотов, якобинцев, он перестаёт быть Неподкупным. В течение долгого времени он был "чудовищем" для контрреволюционеров; теперь он стал им и для некоторых республиканцев.

Последние речи

Однако, в первые дни термидора партия ещё далеко не разыграна. 22 июля (4 термидора) вокруг зелёного стола Комитета общественного спасения царит успокаивающий тон. После решения о создании последних комиссий, предназначенных, чтобы классифицировать подозрительных для применения вантозских декретов, Комитет доверяет Бареру доклад о клевете заграницы против "самых пылких патриотов". Это жест в сторону Робеспьера, которого, к тому же, настоятельно приглашали на заседание на следующий день. 23 июля (5 термидора) собрание правительственных Комитетов открывается в тяжёлой и скованной атмосфере. Сен-Жюст говорит; он призывает к примирению, ценой непростого преодоления различий. Робеспьер здесь, он осторожен; он, вероятно, недооценивает силу своих оппонентов. Он берёт слово только для того, чтобы обратиться с упрёками к Вадье, Амару, Колло д'Эрбуа, Бийо-Варенну… Он слышит, как последний отвечает ему: "Мы твои друзья, мы всегда шли вместе". Речь Сен-Жюста о ситуации в Республике должна закрепить это новое начинание.