Робеспьер

В отношениях между депутацией от Артуа и местными властями, человек, который имеет вес, это не Робеспьер, не Брассар или Шарль де Ламет, а неприметный Вайан. Этот бывший судья совета Артуа, на шестнадцать лет старше Робеспьера, почти не говорит в Собрании, но часто усердно посещает прихожие министров и комитетов, поддерживает постоянную переписку с местными властями и выказывает себя ревностным защитником их интересов. Также именно он берёт на себя обязанность собирать депутацию от Па-де-Кале или, по крайней мере, некоторых её членов, для всех важных вопросов. В своей переписке Вайан упоминает иногда имена депутатов, которых он привлекает к своим хлопотам; имя Робеспьера не появляется ни в один момент.

И всё же, Робеспьер не может получить полную независимость от своих доверителей. Обосновав отмену привилегий и секуляризацию церковных имуществ в письме, помещённом в "Афиш д'Артуа" ("Афишах Артуа"), он, как и его коллеги, становится мишенью памфлетной провинциальной кампании; его обвиняют в измене жителям Артуа. Беря на себя инициативу ответить примерно в декабре 1789 г., он публикует своё предложение "в пользу возврата коммунальных угодий, захваченных сеньорами" на основании права триажа[104], в котором возобновляет свои разоблачения бывших Штатов Артуа. Он также публикует своё "Обращение к бельгийскому народу", которое он записывает вместе со многими представителями северных провинций; в преддверии первых выборов в административные органы, он хочет оправдать реформы Учредительного собрания и атаковать противников Революции. Собрание, утверждает он, сделало "всё, что народ от него требовал, и даже то, чего он не осмелился потребовать": упразднило феодальный порядок, десятину, провинциальные Штаты, интендантов, продажу должностей, произвол правосудия… Итак, оно не превысило своих полномочий. Депутат, возвращаясь к категориям, позволяющим, таким образом, противопоставить старый и новый порядок, уверяет, что оно наоборот позволило "быстрый переход от рабства к свободе". При помощи Конституции и Декларации прав, согласно его мнению, счастье становится возможным. Пусть народ не допускает ошибки: у него есть друзья и враги.

Робеспьер раскрывает этих самых друзей и врагов в своём "Совете народу Артуа", который многие авторы датируют… июнем 1790 г. В это время говорил бы он всё ещё "народ Артуа", после исчезновения провинций? На самом деле, его действие отвечает исключительно на два письма и одно "Обращение", все относящиеся к концу 1789 г. Более того, не тот ли это "Совет", который Робеспьер посылает вместе с двумя своими брошюрами в патриотический комитет Лилля в феврале 1790 г.? Следовательно, "Совет" был опубликован даже до "Обращения к бельгийскому народу", в последние дни 1789 или в первые дни 1790 года. Впервые Робеспьер обосновывает свой путь напоминанием о своей собственной истории; он выводит себя на сцену, как адвоката "бедных" и "угнетённой невинности", как защитника "народа" во время выборов в Генеральные штаты, как голос народа в Национальном собрании. Чтобы узнать человека, посмотрите, каким он был… Робеспьер создаёт свой образ. Мы вернёмся к этой повторяющейся попытке автобиографии, такой важной для понимания изумлённых взглядов современников и некоторых суждений историков. Защитительная речь заканчивается обязательством продолжить жертвовать собой ради свободы и счастья народа: "Мы всегда сумеем защитить справедливость и человечность, в ущерб нашему покою, нашей жизни, и, если потребуется, даже нашему доброму имени".

Своими принципами, своими речами и своими методами Робеспьер очаровывает и уже разобщает; в Аррасе, как и в других местах, у него есть сторонники и противники. Некоторые изображают в карикатурном виде его выступление от 25 января 1790 г., где, чтобы добиться расширения права голоса, он напомнил, что большая часть налогов в Артуа косвенные и не учитываются при определении ценза. Его обвиняют в том, что он требует повышения налогов для Артуа. Вспыхивает гнев. В конце февраля он проявляется в пущенном слухе. Робеспьер якобы скоро вернётся в Аррас и остановится в ораторианском коллеже… Говорят о карательной экспедиции; директор коллежа пугается, предупреждает муниципалитет и тщательно закрывает двери своего заведения. Кто его знает! Что произошло потом? Отклоняется ли от истины Пруаяр, когда он утверждает, что "возбуждённая чернь издала против него тысячу требующих смерти криков, и несколько раз отправлялась к ораторианцам"? Два неизданных письма, в которых Дюбуа де Фоссе упоминает о "мнимом заговоре" и сообщает, что ничего не произошло, следует датировать до происшествия? Как бы то ни было, в начале марта Робеспьер пишет: "Мне смешно было услышать, что я оказался виновником чуть ли не военной экспедиции в Аррасский коллеж. […] Клеветы, которыми меня осыпают, не печалят меня"[105].