Робин Гуд

I doe not know, what their sharpe sight may see
Of late, but I should thinke it still might be
(As ‘twas) a happy age, when on the Plaines,
The Wood-men met the Damsells, and the Swaines
The Neat’ards, Plow-men, and the Pipers loud,
And each did dance, some to the Kit, or Crowd,
Some to the Bag-pipe, some the Tabret-mov’d,
And all did either love, or were belov’d.

Я не знаю, что их острый взгляд
способен разглядеть в прошлом,
Но я думаю, что это всё же могло быть —
Да так оно и было — веселое время, когда на равнинах
Лесные обитатели встречали девиц, а пастушки́
Молочниц, и пахарей, и громких дудочников;
Все танцевали, некоторые под кит[420] или скрипку,
Некоторые под волынку, некоторые под тамбурин,
И все любили или были любимы.

Ibid.: 14—15

«Печальный паслух» полон меланхолии. Извиняясь перед публикой за простонародный сюжет, автор устами своего героя рассказывает о тех временах, когда «танцы в лесу чередовались с песнями и каждый срезал себе цветущую ветвь — таковы были обычаи веселого июня» (Ibid.: 14). В противоположность обществу, скованному жесткими правилами, Робин Гуд представляется как некий символ естественности, особой простоты и непринужденности в отношениях. Он герой минувшего, обитающий в той Веселой Англии, которая навсегда осталась в прошлом. В отличие от сказочной страны Кокань[421], которая с исторической реальностью существует где-то параллельно и, теоретически, может быть найдена, Веселую Англию обрести нельзя — о ней можно только с грустью вспоминать.

В XVII веке появилось еще несколько драматических произведений, посвященных Робин Гуду и предназначенных для широкой публики. В них мы также находим средневековый колорит и гимны беззаботной лесной жизни, романтика которой, несомненно, могла показаться зрителям-современникам весьма привлекательной. К примеру, драматург Энтони Мандэй, после успеха пьесы о Роберте — графе Хантингтоне, в 1615 году вернулся к робин-гудовской теме и сочинил мистерию «Metropolis Coronata» (лат. — букв.: «Коронованная столица»), посвященную лорд-мэру[422] Лондона. Сюжет заключается в том, что легендарный Генри Фиц-Айлвин (Henry Fitz Ailwin; 1135?—1212), первый лорд-мэр английской столицы, опознаёт в Робин Гуде своего зятя — Роберта де ла Гуда, графа Хантингтона. Лесной стрелок произносит торжественную речь на городском празднике, и представление заканчивается песней, восхваляющей его привольную жизнь:

What life is there like to Robin Hood?
It is so pleasant a thing-a:
In merry Shirwood he spends his dayes,
As pleasantly as a King-a.

Как тут живется Робин Гуду?
Живется очень славно:
В веселом Шервуде он проводит дни,
Славно, как король.

Цит. по: PPMF 1828: 118

Еще одна небольшая пьеса — под названием «Робин Гуд и его солдаты» («Robin Hood and his Crew of Soldiers») — была поставлена в 1661 году в Ноттингеме. В ней похождения главного героя недвусмысленно сопоставлялись с бурными событиями двух минувших десятилетий. Сам же знаменитый стрелок, столь долго бывший олицетворением беспорядка, выступал как выразитель идеи лояльности, что было актуальным запросом времени[423]. В начале пьесы Робин и его друзья встречают шерифского гонца, который рассказывает им о грядущей коронации и о намерении государя привести лихих изгнанников к повиновению. Сначала лесные стрелки приходят в ужас при мысли о том, чтобы отказаться от свободы и вести унылую и бедную жизнь законопослушных людей, но затем соглашаются подчиниться новому монарху, украшенному всеми мыслимыми добродетелями. Пьеса завершается ликующей песней о верности королю. «Золотой век» патриархальной Англии, единство народа и власти, сознательная верность граждан — вот тематика новых мифов, в контекст которых в XVII веке вошел образ лесного стрелка.