Робинзон Крузо

Через несколько дней море выбросило на берег тело юноши-юнги – я обнаружил его, когда снова отправился к скалам. Он был в матросской форме – в куртке, коротких холщовых штанах и синей изорванной рубашке. В карманах куртки, кроме трубки и пары золотых монет, не оказалось никаких бумаг, из которых можно было бы узнать его национальность. Внешне юноша походил на европейца. Я похоронил беднягу у подножия скалы, напротив того места, где разбился его корабль, поставил безымянный крест и взял себе на память его курительную трубку.

И все-таки я не мог отделаться от мысли, что на изуродованном судне кто-то остался в живых и теперь нуждается в моей помощи. Я слепо надеялся на такую случайность и вынашивал планы добраться до корабля. Это было крайне сложно и опасно, но нетерпение придавало мне смелости.

Наконец наступил полный штиль, оставалось рассчитать время прилива и отлива, после чего можно было попытаться достичь судна на лодке. Путь предстоял неблизкий, ведь моя пирога находилась далеко от этого места, но меня это не останавливало.

Глава 34 Испанский корабль

Сгорая от желания поскорее осуществить задуманное, я начал готовиться к экспедиции. Собрал большой запас провизии, чтобы накормить голодных моряков, если они окажутся на корабле, в том числе много хлеба и ячменных лепешек, вяленое мясо, корзинку изюма, бутыль с пресной водой и бутылку рома, которого у меня еще было вдоволь.

Я вывел свою лодку со стоянки, почистил ее и установил мачту и весла. В закрытый ящик на корме сложил оружие, провизию и поставил мое суденышко на якорь у берега. Затем вернулся за остальным грузом. На этот раз он состоял из еще одной бутыли с водой, бутылки козьего молока и большого куска сыра. Не забыл я прихватить компас и зонт.

Все это я перенес в лодку и, попросив Бога благословить мое плавание, покинул побережье. Стараясь держаться невдалеке от берега, я неторопливо продвигался на веслах в сторону северо-восточной оконечности острова. Оттуда мне предстояло, подняв парус, преодолеть опасный участок пути в открытом море.

Достигнув того места, откуда уже была видна рифовая гряда, я в смятении бросил грести. Нужно ли мне плыть дальше? Стремительное течение бурлило совсем близко – и у меня не было никакой уверенности, что я его одолею. Решимость моя куда-то пропала, и я малодушно повернул к берегу, к знакомой тихой бухте, в которую я заходил в тот раз, когда едва уцелел, унесенный течением далеко от острова.

Причалив, я выбрался из лодки и в раздумье присел на пригорке. Меня мучили противоречивые чувства – с одной стороны, я боялся снова пуститься в плавание, а с другой – не мог побороть желание все-таки побывать на корабле. Пока я колебался, начался прилив, так что мне поневоле пришлось отложить выход в море.

Воспользовавшись этой передышкой, я поднялся на холм, откуда однажды наблюдал за поведением морских течений у оконечности острова и рифовой гряды. Оттуда было хорошо видно, что отливное течение начинается прямо у южного берега острова, а приливное направляется к его северной оконечности. Поэтому достаточно было держаться северного берега, чтобы без труда вернуться от разбитого корабля к острову.

Это открытие меня чрезвычайно ободрило. Я решил заночевать в лодке, а утром, дождавшись нужного момента, продолжить свою экспедицию.

Укутавшись в плащ, я дремал, с нетерпением ожидая рассвета. Наконец рассвело, и я отчалил от берега. Сперва я взял курс на север и держал его до тех пор, пока не почувствовал, что быстрое течение, устремлявшееся на восток, подхватило и понесло мою лодку. Пришлось энергично действовать рулевым веслом, чтобы меня не опрокинуло и не унесло слишком далеко в сторону.

Все вышло как нельзя лучше: я избежал грозного водоворота у скал и уже через пару часов приблизился к кораблю, даже издали выглядевшему плачевно.

Это был галеон, скорее всего, испанский. Корпус его угодил между двумя рифами, корма была разрушена штормовыми волнами, обе мачты будто срезаны ножом от удара о камни. Однако бушприт и носовая часть судна уцелели. Когда я подплыл поближе, на палубе показалась собака, которая принялась отчаянно лаять и скулить. Я позвал ее, и она, бросившись в воду, поплыла ко мне.

Я втащил ее в лодку. Бедное животное буквально погибало от голода и жажды. Когда я дал ей хлеба и сыра, она набросилась на еду, как отощавший за зиму волк, а воду, казалось, могла пить без конца.

Накормив пса, я поднялся на борт корабля.

Первое, что я увидел, это два мертвых матроса, которые лежали на пороге рубки, застыв в судорожном предсмертном объятии. Кроме собаки, на судне не осталось в живых ни единой души; по всей вероятности, во время кораблекрушения ураганные волны яростно обрушились на давший течь корабль и людей смыло в море.