Робинзон Крузо

Все на борту было залито водой и промокло. Лишь в трюме я увидел закупоренные бочки – но с чем они были, я так и не узнал, потому что эти бочки оказались такой величины, что я не смог даже сдвинуть их с места. Нашлось еще несколько матросских сундуков, тоже запертых; два из них я переправил в лодку, даже не пытаясь открыть. Позже, уже на берегу, разобравшись в содержимом сундуков, я понял, что, если бы корма уцелела, в каютах обнаружилось бы много ценных вещей. Галеон, по моим предположениям, шел с богатым грузом из Буэнос-Айреса мимо брегов Бразилии в Мексиканский залив, а затем через океан в Испанию. «Что толку теперь гадать, – подумал я, – раз судно погибло и неизвестно, что случилось с людьми…»

Кроме сундуков, я прихватил с собой ящик, полный бутылок с темным и густым вином, в общей сложности около двадцати галлонов, и мне стоило немалого труда переправить его в лодку. В одной из уцелевших кают нашлись несколько мушкетов и четыре фунта пороха. Мушкеты я оставил, а порох взял; прихватил также кочергу, каминные щипцы, медный чайник, два котелка и решетку для жарки мяса на углях.

Тем временем уже начался прилив, и я со всем этим грузом и собакой поздним вечером благополучно возвратился на берег. Чувствовал я себя совершенно измученным.

Ночь снова провел в лодке, а утром решил переправить все найденное в грот. Подкрепившись хлебом, изюмом и сыром, я перенес груз на берег, а заодно осмотрел его более внимательно. В бутылках оказалось не вино, а ром, не похожий на бразильский и притом весьма посредственный; но, открыв один из сундуков, я обнаружил в нем много замечательных вещей. Так, к примеру, я нашел старинной работы погребец, наполненный резными бутылочками, закупоренными серебряными пробками. Я вскрыл первую попавшуюся – внутри оказался превосходный ликер. Нашел я также пару банок хорошо сохранившегося варенья, несколько отлично скроенных полотняных рубах, так необходимых мне, полторы дюжины белых носовых платков и столько же цветных шейных.

Этим находкам я страшно обрадовался, потому что давно не держал в руках ни полотна, ни батиста; особенно мне пригодились носовые платки. На самом дне сундука лежали три больших кошелька с золотыми и серебряными монетами и несколько слитков чистого золота общим весом около фунта. Должно быть, эти вещи и деньги были собственностью офицера или даже капитана судна.

Второй сундук принадлежал человеку попроще. В нем также находилась одежда, но самая обычная. Перебирая вещи, я понял, что они принадлежали канониру; в этом сундуке среди прочего нашелся мешочек особого пороха, который используют для затравки в корабельных орудиях.

Признаться, я был разочарован, ибо полезного для меня на галеоне оказалось немного. Воспользоваться деньгами я не мог – они были ненужным сором; все это золото я бы охотно отдал за пару английских башмаков и чулок, о существовании которых давно позабыл. Правда, теперь у меня были ботинки, принадлежавшие погибшим морякам, и пара сапог, найденных в матросском сундуке. Однако по прочности и удобству они не шли ни в какое сравнение с той обувью, которую я когда-то носил.

Как бы там ни было, все деньги и золото я переправил в тайник и присоединил к тем монетам, которые давным-давно привез со своего корабля.

Покончив с делами, я вернулся к лодке. Собака поджидала меня на берегу; мы отчалили, и мне пришлось основательно поработать веслами, пока мы добирались в залив, где была моя лодочная стоянка. Я испытывал глубокую радость от того, что эта небезопасная экспедиция наконец-то закончилась.

Дома я нашел все в полном порядке и снова зажил прежней мирной жизнью.

Почти два года прошли без особых событий.

Однако моя беспокойная натура продолжала упорно требовать свободы. Я снова начал задумываться о том, чтобы найти способ бежать с острова. Порой мне вдруг приходило в голову снова отправиться к погибшему кораблю, невзирая ни на какие опасности. Будь у меня судно покрепче, чем моя лодка, я тут же, не раздумывая ни минуты, пустился бы в путь, как когда-то в молодости…

А по ночам я смертельно тосковал. Ведь я был здоровым и крепким, еще не старым человеком, но подчас мне хотелось расплакаться, словно покинутому ребенку. Что толкнуло меня оставить благополучную жизнь в Бразилии и пуститься в авантюру, которая была мне не так уж и нужна? Почему мальчишкой я сбежал из родительского дома? Кто сделал меня таким, каков я есть? Эти вопросы я задавал себе бессонными ночами, не находя ни единого ответа…

Воспоминания тоже не давали мне покоя.

Мои мысли кружили, упорно возвращаясь к жизни на острове и, припоминая день за днем, проведенные здесь в одиночестве, я сравнивал первые, пусть трудные, но безмятежные годы с тем состоянием страха и отчаяния, в котором я пребывал с тех пор, как обнаружил человеческий след на песке. Потом я постепенно привык к такому положению и смирился. А когда у моих берегов разбился корабль и надежда, если не на избавление, то на встречу с кем-то близким мне по духу, снова угасла, мне ничего не оставалось, как продолжать жить по-прежнему, как и все прошедшие годы.