Робинзон Крузо

Через какое-то время очнувшись, я до того устыдился своих нелепых подозрений, что едва не расплакался. Скоро я окончательно успокоился и наша жизнь потекла в привычном русле. Я полностью избавился от недоверия к своему товарищу по несчастью, тем более что Пятница даже не заметил того, что происходило со мной. Это и было главным и решающим доказательством его преданности и любви ко мне.

Однажды мы снова отправились в дальний конец острова. Стояло ненастье, дул порывистый ветер, и над морем висела непроглядная мгла. В середине дня мы оказались на том же холме, откуда в ясную погоду виднелась родина Пятницы, сейчас скрытая туманом.

Я подозвал моего спутника и спросил:

– Ты по-прежнему хочешь вернуться туда, где живут твои соплеменники?

– Да! – весело отвечал Пятница. – Как хорошо быть моя земля!

– И чтобы ты сделал, возвратившись домой? – продолжал я. – Должно быть, снова вернулся к старым обычаям, ел бы человечину, забросил одежду и поклонялся Бенамуки?

Тут мой дикарь принял печальный вид и, покачав головой, ответил:

– Нет, господин. Пятница рассказывать молиться Богу, печь хлеб из зерен, есть мясо козы и пить молоко. Людей никогда не есть!

– Но ведь тогда они тебя убьют!

При этих словах он задумался, а затем проговорил:

– Нет, не убьют. Они любить учиться.

И тут же поведал, что его сородичи научились многим вещам от бородатых людей, которых принесла в лодке буря.

Тогда я спросил Пятницу, указывая на море, не хочет ли он вернуться, но он понял меня буквально, рассмеялся и заявил, что вплавь такое расстояние человеку не одолеть. В ответ я пообещал ему построить крепкую пирогу.

– Если господин плыть, то и Пятница плыть, – твердо сказал он.

– Мне плыть с тобой? – вскричал я. – Да ведь твои соплеменники съедят меня при первом удобном случае!

– Нет-нет! – Он даже присел от возмущения. – Я делать так, что вас не есть, а много любить и почитать!

Он имел в виду, что расскажет сородичам о том, как я убил двоих врагов и спас ему жизнь, что, по его мнению, должно обеспечить мне их вечную признательность.

Затем Пятница поведал мне, что его соплеменники были очень добры к бородатым белым людям и что лишь один из вождей племени недолюбливал их и пытался затеять с ними ссору.

Глава 39 Судостроительная верфь

С этой минуты меня не покидало желание любым способом связаться с «бородатыми людьми», которые, по моим предположениям, были либо испанцами, либо португальцами. Если бы мне удалось объединиться с ними, то вместе мы гораздо быстрее нашли бы способ добраться до какого-нибудь поселения или колонии.

Спустя несколько дней я снова завел разговор об этом с Пятницей. Начал я издалека, заявив, что хочу показать ему одну из своих лодок. Мы отправились на противоположную сторону острова, где я держал меньшую пирогу, затопив ее на небольшой глубине. Мера эта была необходима, потому что дикари могли обнаружить мое суденышко.

Вычерпав из пироги воду, мы установили на место весла и мачту, а затем уселись в нее и отчалили. Пятница оказался на удивление ловок и сметлив в работе, и многое ему удавалось не хуже, чем мне. К тому же силы и сообразительности моему молодому другу было не занимать.

Мы не спеша шли на веслах, когда я спросил:

– Ну что, Пятница, доплывет моя пирога до вашего берега?

На лице туземца отразилось крайнее изумление. Он затряс головой и жестами дал понять, что считает эту пирогу слишком маленькой и непригодной для такого плавания. Тогда я сказал, что у меня есть кое-что побольше и повместительнее.

На следующий день я отвел его к холму в гуще леса, где лежала первая из сделанных мною пирог, самая большая, которую я так и не сумел спустить на воду.

Пятница похвалил ее размеры – по его словам, такая лодка могла взять на борт до двадцати человек, не считая запасов воды и провизии, и благополучно пройти сорок миль даже при свежем ветре. Однако за те два с лишним десятилетия, которые эта пирога пролежала под открытым небом, солнце и дожди нанесли ей непоправимый ущерб. Древесина бортов растрескалась и почернела, днище местами прогнило.

Это не повлияло на мое намерение отправить Пятницу с известиями на далекий берег. Убедившись, что от старой пироги нет никакого толку, я объявил ему, что мы приступаем к постройке новой большой лодки, на которой он сможет вернуться к сородичам.

Тут мой дикарь впал в задумчивость и опечалился. Я спросил, что с ним, и Пятница отвечал, что не понимает, чем провинился и почему хозяин так сердит на него.

Мне пришлось поклясться, что никакой причины нет, что я совсем на него не сержусь.

– Тогда почему, – обиженно спросил Пятница, – ты хочешь избавиться от меня? Чем я тебя прогневил?

– Разве ты не говорил мне много раз, что хочешь вернуться на родину? – удивился я.

– Говорил, – согласился он. – Я желать, чтобы мы оба быть там: Пятница и господин.

– Да что же мне там делать, Пятница! – вскричал я. – Как я могу покинуть остров, где у меня есть все, что нужно для жизни? А мои поля, а загоны с козами, которые нуждаются в пропитании и дойке?