«Робот-зазнайка» и другие фантастические истории

– Ты далеко пойдешь. И ведь не забудешь старину Щипача? Некоторые забывали. Но я умею причинять неприятности так же легко, как делать одолжения.

Сэм вышел, провожаемый чиханием и хихиканьем толстого ехидного старика.

Он увиделся с Джимом Шеффилдом. Тогда ему было четырнадцать, и он был низок, силен и мрачен. Шеффилд оказался сильнее и крупнее. Ему было семнадцать, этому выпускнику школы Щипача, независимому и хитрому дельцу, чья банда уже приобрела известность. Человеческий фактор всегда играл важную роль в интригах башен. Это была не только политика; социальный быт той эпохи своей педантичностью и сложностью не уступал общественным отношениям в Макиавеллиевой Италии. Голая правда не только находилась вне закона, но и считалась дурным вкусом. Над всем царила интрига. В постоянно меняющемся равновесии властей выживал тот, кто хитрее и изворотливей. Обмануть противника, запутать его в собственной паутине, заставить уничтожить самого себя – вот в чем заключалась игра.

Банда Шеффилда работала по найму. Вскоре Сэм Рид (о фамилии Харкер он знал лишь то, что она принадлежит одной из самых влиятельных семей бессмертных) получил первое задание: спуститься вместе с более опытным подельником и собрать образцы синеватой водоросли, запрещенной в башнях. Возвратясь через тайный ход, он опешил, увидев Щипача. Тот ждал с портативным излучателем в руках. Маленькое помещение было герметично закупорено.

На Щипаче был защитный костюм. Голос его доносился через диафрагму.

– Стойте на месте, парни. Лови! – Он бросил излучатель Сэму. – Облучи-ка этот пластиковый контейнер. Он закрыт? Хорошо. Облучай сверху. Так, а теперь медленно переворачивай.

– Эй, ты чего?.. – начал другой парень.

Щипач фыркнул:

– Делай, что говорю, или сломаю твою тощую шею. – И перешел обратно на спокойный тон. – Поднимите руки. Поворачивайтесь медленно, я и вас облучу. Вот так…

Потом они втроем встретились с Джимом Шеффилдом. Джим едва сдерживал возмущение. Он попытался спорить со Щипачом. Тот чихнул и пригладил седые волосы.

– Заткнись, – сказал он. – Что, думаешь, ты уже совсем взрослый? Так вот тебе совет на будущее: когда захочешь попробовать что-нибудь новенькое, найди время посоветоваться со мной – это убережет тебя от неприятностей. – Он хлопнул по пластиковому контейнеру, который Сэм поставил на стол. – Знаешь, почему эта водоросль запрещена в башне? И разве заказчик не предупредил, что с ней нужно обращаться осторожно?

Широкие губы Шеффилда скривились:

– Я был осторожен.

– Обращаться с ней без риска можно только в лабораторных условиях, – сказал Щипач. – Это металлоед, он растворяет все металлическое. Когда у тебя под рукой нужные реактивы, он не опасен. А иначе освободится и наделает бед. Расследование приведет к тебе, и ты загремишь в Психотерапию. Ясно? Если бы ты сразу пришел ко мне, то узнал бы, что нужно взять ультрафиолетовую установку и облучить водоросль. Она могла прилипнуть к костюмам парней. В следующий раз так легко не отделаешься. Я не хочу из-за тебя оказаться в Психотерапии, Джим.

Старик казался совершенно безобидным, однако Шеффилд потупил взгляд. Неохотно выразив согласие, он встал, забрал контейнер и вышел, поманив ребят. Сэм на мгновение задержался. Щипач подмигнул ему:

– Наделаешь уйму ошибок, парень, если не будешь слушаться советов.

Это был лишь один из многих эпизодов внешней жизни Сэма. Внутренне он был не по годам развит, аморален и мятежен. Прежде всего – мятежен. Он бунтовал против краткосрочности жизни – стоило подумать о бессмертных, и любое обучение казалось напрасным. Он бунтовал против собственного тела – ширококостного, приземистого, плебейского. Это был бунт подсознательный, без понимания причин – бунт против неуклонной судьбы, которую он обрел, когда появился на свет.

В мире всегда существовали яростные люди.

Иногда ярость созидательна, как у пророка Ильи, – это огонь Господень. Человек остается в истории как святой, как реформатор, который своим гневом сворачивал горы, чтобы улучшить род людской. Иногда ярость разрушительна – появляются великие полководцы, чтобы уничтожать народы. Эта ярость изливается вовне, ей не нужно пожирать своего хозяина.

А ярость Сэма Рида была направлена против таких вечных явлений, как время и судьба, и единственной целью, на которую она могла обрушиться, был сам Сэм Рид. Разумеется, такая ярость ненормальна для человека. Но Сэм Рид и не был нормальным. И его отец не был нормальным, иначе не стал бы так жестоко карать невинного младенца. Порок, затаившийся в крови Харкеров, – вот что породило лютость, обуревавшую и отца, и сына. Пусть они жили порознь, но гнев не отпускал их ни на миг, вскипая по любой причине, из которых главной была сама жизнь.