«Робот-зазнайка» и другие фантастические истории

Неподалеку впереди человек в коричневом комбинезоне рыхлил вокруг растения сверхплодородную почву Венеры. Он двигался размеренно, пожалуй, чуть скованно, но было видно, что работать ему нравится. Вот он поднял худое, с вытянутым подбородком лицо, когда Хейл задержался у неглубокого резервуара.

– Минутка найдется? – спросил Хейл.

Человек улыбнулся.

– Сколько угодно, – сказал он. – Что вас беспокоит?

Хейл поставил ногу на борт резервуара и скрестил руки на колене. Старик удобно оперся на черенок тяпки. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и еле заметные улыбки на лицах говорили о чем-то общем. Лишь эти двое на Венере помнили жизнь под открытым небом, смену дня и ночи, солнца и луны, естественный ритм нерукотворного мира.

Только Логик помнил те времена, когда земля под открытым небом не была смертельным врагом человека. Только он мог неторопливо, в охотку мотыжить почву, зная, что она не безвредна. Все остальные не были способны смотреть на нее без страха. Они привыкли, что почва таит опасность, видимую и невидимую, ведомую и неведомую: ядовитые грибы, невесть на что гораздые бактерии, удивительных насекомых и крошечных зверьков, которые выскакивают из своих нор под ударами заступа. Конечно, здесь грунт был стерилен, но условности умирают с трудом. Никто, кроме Логика, не любил грядки и клумбы с открытым грунтом.

Хейл лишь самую малость удивился, когда подумал, что ему знакома тощая фигура садовника. Было это несколько недель назад. Он остановился у грядки, велев помощникам идти дальше, а старик распрямился и бросил на губернатора острый иронический взгляд.

– Вы же… – нерешительно начал Хейл.

– Он самый, – улыбнулся Логик. – Мне уже давно следовало подняться на поверхность, но требовалось закончить одну работу. Здравствуйте, Хейл. Как поживаете?

Хейл сказал что-то резкое. Логик засмеялся.

– На Земле я был простым фермером, – объяснил он. – И крестьянская тяга никуда не делась. Но это лишь одна из причин. Здесь я в добровольческом контингенте. Кстати, под собственным именем. Вы не заметили?

Хейл не заметил. Многое произошло с тех пор, как он побывал в храме Истины и услышал голос, доносившийся из шара оракула. Его взгляд не зацепился за имя Бена Кроувелла, хотя списки добровольцев теперь были настолько коротки, что он мог цитировать их по памяти.

– Почему-то я не очень удивлен, – сказал Хейл.

– А с чего бы вам удивляться? Мы с вами, Хейл, единственные из живых, кто помнит жизнь под открытым небом. – Логик принюхался и неодобрительно взглянул на импервиумный купол. – Вам встречались другие вольные компаньоны?

Хейл покачал головой:

– Я последний.

– Что ж… – Кроувелл срубил тяпкой случайный росток. – Я в любом случае какое-то время пробуду здесь. Но неофициально. На вопросы не отвечаю.

– Вы не отвечали и в храме, – с обидой напомнил Хейл. – За последние сорок лет я приходил туда не менее десяти раз и не получил ни одной аудиенции. – Он посмотрел на Логика, и в голосе вдруг зазвучала надежда. – Что заставило вас подняться сюда? Что-то должно случиться?

– Может быть, может быть. – Кроувелл вернулся к рыхлению. – Всегда что-нибудь случается – раньше или позже. Если ждать достаточно долго.

И это было все, чего Хейл смог от него добиться.

Сейчас, рассказывая Логику о случившемся, Хейл вспомнил тот разговор.

– Вы поэтому здесь? – спросил он, закончив рассказ. – Вы знали?

– Хейл, я не могу ответить на ваш вопрос. Не могу.

– Вы знали?

– Ничего не выйдет. Вы забываете: ни один талант не лишен изъянов. Я предвижу не будущее, а лишь его вероятность, что ненадежно по определению. – Кроувелл выглядел несколько раздраженным. – Я не Господь Бог. Не уподобляйтесь жителям башен, готовым снять с себя всякую ответственность. Фатализм, это «пусть оно само как-нибудь уладится» – вот что самое плохое в сегодняшней жизни Венеры. Фатализм тоже не Всевышний. Да и сам Бог не может изменить будущее. А если бы и мог, все равно не знал бы, что произойдет дальше. В тот самый миг, когда Он вмешается, в уравнении появится новая переменная.

– Но…

– Вообще-то, я вмешивался пару раз, – сказал Логик. – Даже убил однажды человека, потому что знал: если этого не сделать, он причинит великий вред. И я тогда оказался прав. Но я не вмешиваюсь, если не уверен, что могу помочь. Вмешавшись, я сам становлюсь переменной и, будучи включен в уравнение, уже не имею возможности увидеть его. Я не могу предсказывать мои собственные реакции, понимаете?

– Более или менее, – задумчиво произнес Хейл. – Но все-таки вы вмешиваетесь, когда это необходимо.