Хельга сидела в окружении своей большой семьи, но чувствовала себя невероятно одинокой. Вокруг нее ударяли в землю лопаты, взрезая почву
– Поживее, Хельга. Давай.
Услышав голос матери, она моргнула и продолжила скручивать веревки. На ощупь они были грубыми. Хельга представила, как они будут выглядеть, когда обовьют изогнутые ветки и скрепят выложенную корой клетку, образуя короб, такой, как описала Хильдигуннюр. Она вообразила этот короб, накрывший уложенное на палубу тело Карла, оберегающий его от сыплющейся сверху земли, готовящий его к отплытию в страну мертвых. Он умер не в битве и в Вальхаллу не попадет, но Уннтор решил, что похоронит сына как богача и землевладельца, в священном поле, где есть дуб и камень, и так и сделал. Хельга взглянула на них и поежилась. Она лишь изредка видела, как отец проводит обряды, но даже он казался непривычно бессильным и
«Богам на нас наплевать». При виде дуба ее наполнила жуткая уверенность. «Мы – летний ветер и свет солнца. Они – дерево и камень».
Бьёрн уже погрузился в яму до бедра. Позади него Аслак с помощью широкой доски уплотнял края, укреплял их так, чтобы они выстояли перед волнами иных морей.
На ее глазах яма принимала очертания и обретала форму благодаря стараниям Бьёрна и Аслака. Когда сплетенные из коры циновки были готовы, Йорунн спрыгнула в могилу и выложила из них легко узнаваемый силуэт драккара. Уннтор, превратившийся в молчаливого надзирателя, возвышался над ними, не снимая руки с топора. Он смотрел на них, не двигаясь и не моргая, словно ждал, что кто-то дерзнет увильнуть от работы.
Никто не осмеливался.
Когда солнце начало клониться к горизонту, корабль был готов.
Настало время предать Карла земле.
Хильдигуннюр молча подала знак Бьёрну и Сигмару, и пока прочие члены семьи смотрели вниз, на дело своих рук, двое мужчин взялись за одеяло, на котором лежал Карл, подняли его и подошли к корме драккара, где яма была не так глубока. Они осторожно прошли к середине могилы и медленно опустили тело на кору, выстилавшую дно корабля.
Гита тихо стояла подле Хельги, когда тело ее отца укладывали в могилу, потом всхлипнула, словно пытаясь заглушить свое горе. Когда она начала плакать, Хельга неловко прижала трясущуюся девушку к груди и была за это заключена в объятия, от которых трещали кости.
Уннтор спустился вниз, в корабль, и встал у головы Карла.
– Боги увидят, каким был мой сын, – пророкотал он, и мир вокруг них затих. Эти слова нужно было произнести, и, что важно, произнести правильно. Хельга не вполне понимала, как они прозвучали бы, если произносить их неправильно, но она верила отцу. Хотя, глядя на человека у их ног…
– Карл был викингом, верным своей земле, верным своим богам. Он странствовал, он сражался и ни перед кем не преклонял колени. – У всех – стиснутые кулаки и сжатые губы. Широкая грудь Бьёрна поднималась и опадала, как у загнанной лошади. – Мало было тех, кто захотел бы сразиться с ним, когда он не спал. Мой сын умер воином, его убийца живет бесчестным трусом.
«И стоит у могилы, глядя на него, – подумала Хельга. – Кишка у него не тонка». Она незаметно огляделась: у Бьёрна, Сигмара и Аслака были каменные лица. Агла стояла возле Хильдигуннюр, высоко подняв подбородок и сжав губы, и напоминала статую. Тири держала своего огромного мужа за руку и смотрела ему в лицо со страхом в глазах. «Чего она боится?» Хельге пришлось постараться, чтобы не нахмурить брови. Руна пристально смотрела на Йорунн, словно пыталась привлечь ее взгляд одной лишь силой воли. «Она отодвинулась от Аслака, – отметила Хельга. – Почему? Что между ними стряслось?»
Странно.
– У моего сына будут деньги, чтобы он ни в чем не нуждался, – сказал Уннтор. Он извлек из складок рубахи кошелек размером с собственный кулак и бросил в могилу. Тот приземлился с глухим звоном. Взгляд, которым перекинулись Йорунн и Сигмар, был стремительным, но Хельга его заметила. – У него будет чем защитить себя, – продолжил Уннтор, и бросил следом топор Карла. – И он сможет поехать куда захочет.