Родина

Сейчас у него в руках были замеры по отношению россиян к войне в Чечне, и второй замер — по его политтехнологической инициативе под названием Герой. По первому направлению — опросы показывали стойко высокий уровень одобрения операции в Чечне, достигающий семидесяти процентов. Это было много больше ожидаемого. Сказалось видимо, как успешное ведение боевых действий, так и стойко отрицательное отношение к Чечне и к боевикам, сформировавшееся за последние годы. Ни для кого не секретом было то, что во время первой кампании — большая часть населения России вообще не знала, что такое Чечня и чего она хочет, но у многих настроение было — да пусть идут. Отпустили же до этого всех остальных — прибалтов, белорусов, украинцев. Так в чем-же проблема отпустить чеченцев?

Но за три-четыре последних года многое изменилось. Непрекращающиеся похищения людей, кавказская преступность, захваты заложников, нападение на Дагестан Басаева и Хаттаба, взрывы домов на Гурьянова и Каширском шоссе — сформировали в ширнармассах атмосферу страха перед чеченцами, легко конвертирующуюся в ненависть и одобрение любых, самых жестоких ответных акций. Так что даже если бы НТВ показало разрушенный Грозный и беженцев — оно вряд ли бы нашло понимание и сочувствие — а не они ли точно так же взрывали дома в Москве, так пусть получают в ответ. Реализацией этого страха — и стало высокое, почти всенародное одобрение второй войны.

Что касается проекта Герой — то он развивался так же успешно, даже успешнее, чем он рассчитывал. Народ истосковался по героям в это противное, негероическое время. Наличие кого-то, кто мог олицетворять собой эту затянувшуюся кавказскую кампанию, и провальную первую и победную вторую — а Першунов удивительным образом подходил и под первую и под вторую — вызвало отличный уровень положительных откликов. Хороший, кстати, задел на будущее…

Зазвонил телефон — многие еще носили старые Моторолы, но Посконский перешел на невзрачную, но удобную Нокию сразу как только она появилась. Посконский поморщился, нажал на клавишу.

— Алло.

— Сема? Это Йося….

Посконский про себя выругался — звонил неформальный лидер еврейской общины Москвы и всей России, известный певец. В отличие от других диаспор — у евреев не было собственной мафии, потому что евреи умели зарабатывать деньги, балансируя на тонкой грани между законом и криминалом. Поэтому, считать данного человека лидером организованной преступности, каким его считало ФБР — было не совсем правильно. Но и кристально чистым этого человека — тоже нельзя было считать, связи у него были обширные и не прислушиваться к нему было чревато…

— Слушаю, Йося. Ты не в Израиле?

— Пока нет, собираюсь только…

Йося — в Израиле проходил обследования. Подозревали рак.

— Ты чего хотел то?

— Тут ко мне один человек пришел. Дельный человек, и мысли у него дельные…

— Наш?

— Ну, а как же…

— И чего ты хочешь?

— Чтобы ты его принял. И выслушал.

Посконский подумал — опять. Опять просители… господи, как надоело. Думают, что если он видится с Первым порой по два раза на день — то и может все. Увы… прошли те времена. Борис Николаевич — так тот был доброй души человек, широкой — настоящий русский. Порой — указы на коленке подписывал, после тенниса. А этот… нет, этот совсем другой, бюрократ до мозга костей. Семен как то раз пытался завести разговор — да вовремя остановился.

— Ладно, пусть подъезжает.

— Да он уже подъехал. У твоих дверей стоит. Ты бы вышел.

Посконский насторожился.

— Ты его хорошо знаешь?

— Наш человек, я же говорю.

— Ну…

* * *

У Посконского не было личной охраны, он не нанимал ее — но знал, что за ним присматривает ФСБ и ГУО, Главное управление охраны. Конечно, играло свою роль и то, что человек был «наш» — то есть еврей. Посконский вышел на крыльцо, настороженно огляделся — стоящая во дворе Вольво мигнула фарами. Господи… старье то какое. Как раз такие машины — закупали в конце восьмидесятых большой партией… но они же старые совсем. Кто на такой будет ездить?

Машина мигнула фарами. Посконский спустился с крыльца, и, косолапя, направился к ней. Навстречу — вышел человек лет сорока пяти — пятидесяти, с бородой, в очках, похожий на советского геолога.

— Шалом.

— Добрый день.

— Вы от Иосифа?

— Да, я попросил позвонить. Я полковник Борис Каплунов. Или Каплан, как кому больше нравится. Внешняя разведка.

Вот этого — Посконский не ожидал. Чего — чего — но только не этого.

— Зайдем?

— Нет, предпочитаю поговорить здесь.

— Здесь холодно — Посконский выразительно посмотрел вниз, на снег поди ногами и на свою безрукавку.

— Тогда посидим в машине. Не беспокойтесь, я не записываю разговор.

Они сели в машину. Каплан включил печку.

— И что от нас нужно разведке.

— Речь пойдет об одном известном нам обоим человеке.

…

— Старший лейтенант Першунов.

Посконский с трудом сдержал удивление — но он держал и не такие удары.

— Я не знаю этого человека.

— Знаете. Более того, вы продвигаете этого человека на телевидении.

Посконский опустил стекло со своей стороны, в машину ворвался морозный воздух. Если говорить в сторону открытого окна — запись не получится.