Родина

– Разве Господь Бог хоть раз сказал, что не желает видеть нас, басков, пред Своими очами? Господь желает иметь рядом с собой хороших басков, как и хороших – это главное! – испанцев, как и хороших французов или поляков. А басков он создал именно такими, какие мы есть, – упорными в достижении своих целей, работящими и верно служащими делу независимости своего народа. Поэтому я рискнул бы утверждать, что на нас падает христианская миссия защищать собственную особость, а следовательно – нашу культуру и прежде всего – наш язык. Если наш язык исчезнет, скажи мне, Мирен, скажи честно и откровенно, кто станет молиться Богу на баскском, на эускера? И я отвечу тебе: никто. Ты считаешь, что Голиаф в треуголке на голове[80] и со своими пыточных дел мастерами, затаившимися в подвалах казармы, шевельнет хоть пальцем ради нашей самобытности? Вот у тебя дома, к примеру, устроили среди ночи обыск. Разве ты не чувствуешь себя униженной?

– Ай, дон Серапио, лучше и не напоминайте, у меня сразу аж дыхание перехватывает.

– Вот видишь? Но такое же унижение, какое пришлось претерпеть тебе и твоим близким, в Стране басков терпят каждодневно тысячи людей. И те же самые люди, которые так с нами обращаются, потом кричат о демократии. О своей демократии, той, что угнетает нас как народ. Поэтому я говорю тебе честно и от всего сердца: наша борьба, она не просто справедлива. Она необходима – и сегодня необходима, как никогда. Она неизбежна, потому что носит защитный характер и целью имеет мир. Ты ведь слышала слова епископа нашей епархии? Ступай спокойно домой. И если встретишь сына – в ближайшие месяцы или когда угодно, – скажи ему от моего лица, от лица священника вашего прихода, что я шлю ему свое благословение и неустанно молюсь за него.

Мирен покинула ризницу и пересекла церковь по боковому проходу. С ума сойдешь с этим священником! Пока я его слушала, мне и самой захотелось последовать примеру Хосе Мари. На миг, даже не останавливаясь, Мирен подняла глаза на статую святого Игнатия. Вот, учись, как надо утешать людей.

Она вышла на площадь. Синее воскресное небо, голуби, детская беготня и гомон под тенистыми липами. Биттори? Вон она, сидит на скамейке. Мирен направилась прямо к ней:

– Пошли, по дороге я тебе все расскажу.

– Ты выглядишь куда спокойнее.

– Теперь я знаю, что сказать Хошиану в следующий раз, когда он станет донимать меня своими переживаниями и страхами. Теперь в голове у меня все встало на свои места.

66. Клаус-Дитер

Она познакомилась с Клаусом-Дитером. Она влюбилась в Клауса-Дитера. У него были длинные светлые волосы, которые умопомрачительно колыхались, когда он танцевал, а также, хотя и не так заметно, когда он просто шел. Метр девяносто роста, здоровенный красивый парень. К тому же немец. А это обещало что-то совсем новое: другую страну, другую культуру, другой язык, другие жесты, другие запахи – и тогда прощай все здешнее, может, даже навсегда. Прощай, несносная матушка, прощай, моя земля, которую я любила и к которой теперь отношусь равнодушно, а иногда и ненавижу, прощай, все, что меня окружает, такое скучное, такое предсказуемое. Прощайте… А иначе – отныне и до самой старости жизнь моя будет катиться по наезженной колее.

Парень приехал в Сарагосу вместе с группой молодых немцев – такие группы каждый год учились один семестр на философско-филологическом факультете. Что они изучали? В точности Нерея не знала. Что-то связанное с языком или сам язык. Иногда по утрам они появлялись в университетском кафетерии – человек девять-десять, девочки и мальчики, – поначалу непременно вместе, улыбающиеся, немного дурашливые, вели себя в меру тихо, несмотря на то что их было довольно много. Но потом год за годом повторялось одно и то же. Постепенно они смешивались с местным студенческим народцем. Ничего особенного: завязывались дружбы, складывались пары, которые, как правило, держались лишь до того дня, когда тому или той, кто приехал сюда из-за границы, приходила пора возвращаться на родину.

Нерея видела его один-два раза и прежде. Он привлек к себе ее внимание, потому что был по-настоящему хорош собой. Ну и что? Что дальше? Она много на кого успела глаз положить, даже на некоторых преподавателей. Но с этим парнем они не пересекались ни на вечеринках, ни в барах, не было каких-то примечательных ситуаций, не было мимолетных обменов взглядами, и вообще, они никогда даже словом не перемолвилась. Говорил ли он по-испански? Во всяком случае, язык учил, ради чего, собственно, сюда и приехал. Хотя, надо заметить, в таких ситуациях разговоры, они порой оказываются вроде как и лишними, разве не так? А что называется узнать, то узнала она Клауса-Дитера лишь позднее.