Родина

– От тебя можно свихнуться. Я же сказала: веки у него двигались. Чуть-чуть.

– Это ты позвонила в полицию и врачам?

– Нет, я никому не звонила. Они вдруг понаехали со своими сиренами, орущими что есть мочи. Видать, позвонил кто-то из соседей. Я ведь жутко кричала. Небось было слышно аж в соседнем поселке.

После сиесты Чато выпил кофе – на самом деле он выпил холодные остатки из кофейника. Биттори, услышав его ворчание, предложила сварить свежего, но Чато – наверное, потому что увидел, что она дремлет на диване, сложив руки на груди, или потому что, как всегда, торопился, – отказался:

– Мне и того, что есть, вполне хватит.

Он вышел из дому. В котором часу? Без чего-то четыре. Да, почти в четыре. Теперь она страшно жалеет, что не встала и не поцеловала его в прихожей – может, последний раз в жизни. Господь не захотел этого. Лучше им было бы проститься посердечнее – ведь сколько лет вместе прожили, двух детей вырастили, – а мы теряли время на дурацкий разговор про горячий или остывший кофе.

– И если тебе интересно знать, то я скажу, что помню только звуки. Сначала стук двери, когда он вышел, потом его шаги на лестнице, а потом уже больше ничего – лежу себе на диване с закрытыми глазами и думаю: может, все-таки удастся заснуть хоть на полчасика? И вдруг – выстрелы. Не спрашивай сколько. Но то, что это были выстрелы, у меня ни малейших сомнений не возникло. Тогда я выбежала на балкон. Увидела, что Чато лежит на асфальте и вокруг ни души. Того, кто в него стрелял, я не заметила, если, конечно, мерзавец действовал в одиночку. Да я и не смотрела больше, а со всех ног кинулась вниз, на улицу, и при виде крови принялась кричать как сумасшедшая. Ты думаешь, кто-нибудь вышел, чтобы помочь мне? Я ведь пыталась поднять твоего отца. Сказала себе: я должна поставить его на ноги. А он тяжелый. Ну, вдвоем или, скажем, втроем мы бы его подняли, но никто не вышел. И тогда я начала с ним разговаривать. Вообрази только, в каком жутком состоянии я была, если сказала ему: я тебя люблю. Мы никогда ничего такого друг другу не говорили. Не получалось у нас. Ну, если угодно, мы свою любовь показывали – вот и все. Но я должна была говорить и говорить, чтобы он от меня не ушел. Во всяком случае, если уж суждено ему умереть, пусть знает, что я его любила. Никто мне не помог. На улице ни души. Все окна закрыты. Господи, а дождь-то какой лил! И еще раз повторяю: никто не вышел, никто к нам не подошел. Кто-то из тех, кто видел все из-за жалюзи, наверное, и вызвал полицию и “скорую”. Иначе трудно объяснить, как им удалось так быстро примчаться. Через десять минут полиция уже была тут. Чуть позже – “скорая помощь”.

Зазвонил телефон. Нерея? Биттори знаками велела сыну: беги скорей, возьми трубку. Но Шавьер и так стоял рядом с аппаратом, ему надо было лишь чуть повернуться и протянуть руку.

– Слушаю.

– Gora ETA!

Он опустил трубку на рычаг.

– Насколько я поняла, звонила не твоя сестра.

– Есть люди, которые хотят причинить нам как можно больше горя. Давай не будем отвечать на звонки.

– А если позвонит Нерея?

Кроме того, Биттори ждала известий из больницы.

Шавьер:

– Не беспокойся. Этим займусь я.

Он набрал номер. Поздоровался, что-то сказал, спросил. И тот, кто с ним разговаривал, дал ему другой номер, который Шавьер записал на стопке бумаг для заметок. Потом сразу же набрал его. Мать сидела сзади на диване. Он нарочно повернулся к ней спиной, словно хотел установить между ними экран.

– Мне очень жаль, Шавьер. Но сделать уже ничего было нельзя.

Он поблагодарил бесцветным тоном. Поблагодарил за что? Ни за что. Это был лишь способ показать, что ты умеешь держать себя в руках. Повесил трубку. Моя спина, за ней – мать, и вот он самый трудный момент, когда надо повернуться к матери. Он старался не смотреть ей в лицо, чтобы она ничего не смогла прочесть в его глазах. Он стал отыскивать нужные слова: мне только что сообщили, что… ты должна знать, что… Но вместо этого сказал, что ему надо ехать в больницу и узнать все на месте, что оттуда он позвонит и будет держать ее в курсе дела. Он попросил:

– Если услышишь, что по телефону кто-то тебя оскорбляет, сразу клади трубку. Обещаешь?

77. Черные замыслы