Не дрогнуло сердце в груди сына, околдовала его невиданная красота жены. Говорит он матери: «Приказала мне жена убить вас, мама, вынуть из груди вашей сердце и сжечь на медленном огне. А ослушаюсь – уйдет она от меня. Не могу я жить без нее… не могу и ослушаться…» Заплакала мать и отвечает сыну: «Ну что ж, сын, делай так, как велит сердце».
Пошел сын с матерью в дубраву, наломал сухих сучьев, разжег костер.
Убил мать, вынул из груди сердце. Положил на раскаленные угли. Вспыхнул сучок, треснул, полетел уголек, ударил в лицо сыну, обжег. Вскрикнул сын, закрыл ладонью обожженное место. Встрепенулось сердце материнское, горящее на медленном огне, прошептало: «Сыночек мой родной, тебе больно? Сорви листок подорожника, вот растет у костра, приложи к обожженному месту, а к листу подорожника приложи сердце материнское… Потом в огонь положишь».
Зарыдал сын, схватил горячее материнское сердце в ладони, вложил его в растерзанную грудь, облил горячими слезами. Понял он, что никто и никогда не любил его так горячо и преданно, как родная мать. И столь огромной и неисчерпаемой была любовь материнская, столь всесильным было желание материнского сердца видеть сына радостным и беззаботным, что ожило сердце, закрылась растерзанная грудь, встала мать и прижала кудрявую голову сына к груди. Постылой стала ему жена-красавица, не мог он возвратиться к ней. Не вернулась домой и мать. Пошли они вдвоем степями широкими, стали двумя курганами высокими.
Такова легенда, созданная народной мудростью. Нет любви сильнее материнской, нет нежности нежнее ласки и заботы материнской, нет тревоги тревожнее бессонных ночей и несомкнутых глаз материнских.
Сыновняя благодарность… Нет выше радости для человека, чувствующего приближение сумерек своей жизни, чем признательность детей за добро и благо, созданные родителями во имя их, сына и дочери, добра и блага. И нет горше и скорбнее чувств для отцовского и материнского сердца, чем чувствовать, что сын или дочь равнодушны, бессердечны, что они забыли обо всем добре, сделанном для них матерью и отцом.
Рядом жили две матери – Мария и Христина. Работали в колхозе, растили сыновей: у Марии вырастал сын Петр, у Христины – Андрей. Мальчики были одногодками. Осенью тридцать девятого года пришла пора Петру и Андрею идти в армию.
Вместе провожали Мария и Христина сыновей на службу, вместе считали, сколько дней осталось ждать синеглазого, белокурого Петра, черноглазого, с чубом, как воронье крыло, Андрея.
Началась война, пришел на украинскую землю враг-захватчик, два года матери ничего не знали о сыновьях, не было долгожданной весточки. Освободила родная Советская армия землю украинскую, пришли Христине и Марии письма в синеньких треугольных конвертах, затрепетали радостные сердца – живы сыновья. Отгремели последние залпы войны. На одной неделе возвратились Петр и Андрей. Радость пришла в изболевшиеся сердца материнские.
Но недолгой была радость. По-разному сложились судьбы матерей, но одинаковым было горе. Заболела Мария, слегла в постель, перестали слушаться ноги. Трудно было Петру, не только болезнь матери свалилась на него бедой неожиданной; одна беда, как говорится, другую ведет за собой.
Ожидала Петра невеста чернобровая, на радостях решили пожениться. Не наложишь запрет на молодую любовь, забеременела Галина. По законам народной морали надо сыну ввести девушку в родной дом, а тут болезнь приковала мать к постели. Видит она, как мучается сын, ночи не спит. И говорит ему: «Не позорь Галину, пусть войдет в наш дом законной женой твоей, а со мною что будет, то и будет». Пришла Галина в дом, зажили с Петром дружно и согласно, все хорошо было бы, если бы не болезнь матери.
Прослышал Петр, что в Киеве есть замечательный врач. Повезти – деньги нужны на дорогу. Решили Петр с Галиной: продадим и хату, а мать поставим на ноги. Продали, перешли жить к дальней родственнице матери, повезли Марию в Киев. Оставили в больнице. Сказал врач: надо лежать с полгода, а то и больше.
Трудно стало жить молодым, но матери помогали все время. Продали одежду Галины, баян Петра, а мать поставили на ноги.