Любовь умиления развращает душу ребенка прежде всего тем, что он не знает удержу своим желаниям; принципом его жизни становится девиз дикаря, подлеца и хулигана: все, что я делаю, мне разрешается, ни до кого мне дела нет, главное – мое желание. Ребенок, воспитанный в духе умиления, не знает, что в человеческом общежитии есть понятия «можно», «нельзя», «надо». Ему кажется, что ему все можно. Он вырастает капризным, нередко болезненным существом, для которого малейшее требование жизни становится непосильной тяжестью. Воспитанный в духе умиления – эгоист, как говорится, до мозга костей. Он не знает своего долга перед родителями, не умеет и не хочет трудиться, потому что не видит людей и не чувствует сердцем, что у тех, кто его окружает, и прежде всего у матери, отца, дедушки, бабушки, есть свои желания, свои потребности, свой духовный мир. У него складывается твердое убеждение в том, что он приносит радость, счастье родителям уже тем, что он живет на свете, существует.
Меня до глубины души возмутила фотография, опубликованная прошлой осенью в одном из наших литературно-художественных журналов: первый день школьных занятий, малыши-первоклассники только что зашли в класс и расселись за партами, а в окна, в двери со всех сторон заглядывают счастливые мамы и папы, и в глазах у всех сладкое умиление. Умиление написано и на лице учительницы. Дети чувствуют, что все смотрят на них с умилением, у них складывается первая мысль о том, что уже то, что они пришли и сели за парты, – большая заслуга.
Дети – радость нашей жизни, мы живем и трудимся во имя счастья детей. Все это бесспорные истины. Но говорить об этом детям, устраивать инсценировки, подчеркивающие эту мысль (например, в торжественной обстановке передавать ключи от школ и детсадиков), – это значит развращать детей, создавать червоточину в гражданской сердцевине человека. От того, что мы, отцы, на каждом шагу вдалбливаем в головы наших детей истину: «Вы – радость нашей жизни», – у них утверждается убеждение в том, что они делают нам большое одолжение, получая от нас материальные и духовные блага. А если это так, то мне все позволено, каждое мое желание должно быть удовлетворено – так зреют семена капризов и того детского тиранства, от которого родители потом хватаются за голову.
Есть еще одна разновидность неразумной, инстинктивной родительской любви. Это
Я знаю несколько таких семей, как семья Толи. Жизнь детей в этих семьях – беспросветное мучение. Казалось бы, нет у нас давно никакой почвы для такого самодурства – ни социальной, ни моральной. Но самодурство-то есть, значит, есть и какая-то почва, может быть, какие-то гнилые кочки.
В тех семьях почвой для самодурства родителей является смесь дремучего бескультурья и эгоизма. К своим детям они относятся, как к вещам: мой стол – где захочу, там и поставлю; моя дочь – что захочу, то и скажу, что придет в голову – то и потребую. Я знаю отца, который дошел вот до чего: купил 15-летней дочери, ученице VIII класса, модные туфли и хорошенькое платье. Туфли приказал поставить рядом со столом, за которым девушка выполняет уроки, платье повесил здесь же. И предупредил: будут по всем предметам к концу четверти оценки не ниже четверки – надевай туфли и платье.
Будет хоть одна тройка – не прикасайся к обновкам.
Трудно представить что-либо более отвратительное, чем это деспотическое упоение властью человека над человеком.
Гнусный деспотизм невежественных родителей – это одна из причин того, что у ребенка с малых лет извращается представление о добром начале в человеке, он перестает верить в человека и человечность. В обстановке деспотического самодурства, мелочных придирок, постоянных упреков маленький человек
Я часто слышу тревожные раздумья родителей: был сын маленьким ребенком – был добрым, сговорчивым, послушным; стал подростком – стал грубым, своенравным. Почему это так происходит?