Родька

— Это правда интересно, — сказала Саша, — иногда я даже думаю… Ну ладно, это потом. Сейчас о Ваське. И вот, значит, я занимаюсь этими детьми, но иногда ко мне попадают и глухонемые. То есть речь и слух у них абсолютно отсутствуют. Это уже совсем другая категория. Они несколько иначе мыслят, почти всегда очень остро чувствуют и потому, наверное, страшно привязчивы. Среди таких ребят у меня было несколько настоящих приятелей. Но я хочу рассказать об одном. Ему тогда было лет двенадцать, то есть уже почти зрелый человек. Люди с какими-нибудь ущемлениями всегда созревают раньше. И я с ним познакомилась в клинике. Я тогда еще была студенткой, но уже работала… У тебя, кажется, что-то кипит.

Я выключил кипятильник.

— Ну?

— Он стал приходить к нам в гости. Я, муж и он — мы очень как-то подружились.

— А как же вы разговаривали?

— На пальцах.

— А вы умеете разговаривать по-немому?

— Конечно. При моей работе это необходимо. Мы не слишком здесь засиделись?

— Нет, нет. Ну так что же?

— Мы очень привыкли к нему. То есть до того привыкли, что как-то даже совсем перестали помнить, что он не совсем такой, как мы. Он и раньше, бывало, нервничал, когда мы слушали радио. А тут как раз передавали концерт Райкина. Новую программу. Ну, мы, естественно, и уткнулись в приемник. О нем совсем забыли. Он себе сидит, листает какую то книжку, а мы хохочем. Муж у меня был страшно смешливый. Ему покажи палец — он будет полчаса хохотать. Ну, меня тоже не трудно рассмешить. Смеемся мы, веселимся… Кончился концерт. Я поставила чай, накрыла на стол. Мы садимся, а он не садится. Уткнулся в книжку и не пошевельнется. Голосом его не позовешь, не слышит. Тогда я подошла к нему, подняла голову, а у него в глазах вот такие слезы. Я села рядом с ним, спрашиваю: «Что с тобой?» А он ничего не отвечает, только смотрит на меня абсолютно каким-то ненавидящим взглядом. Посмотрел, посмотрел, а потом плюнул мне в лицо, встал и ушел. Муж у меня человек темпераментный. «Ах ты гад! Сейчас я его догоню». Но я не разрешила. Вот такая история, — сказала Саша.

— Да, интересная история. А при чем тут Васька?

— Ну как же, — сказала Саша, — ты вспомни, как все было. Как только ты подошел, так мы сразу заговорили на полутонах, намеками. А Васька этого не понимает, у него нет органа, которым это воспринимается. Короче говоря, у него абсолютно отсутствует чувство юмора. Ты вспомни, как он мучительно старался засмеяться, когда мы прочли эту дурацкую надпись: «зверски погиб», и все такое прочее. Мы задели его самое больное место, понимаешь?

— Над ним все смеются, — сказал я.

— Все не считается, — сказала Саша. — Когда он с другими — его нервная система настороже. А расслабиться он позволяет себе только с людьми, которые к нему заведомо хорошо относятся. Нас с тобой он причисляет именно к таким людям, поэтому наша бестактность была для него полной неожиданностью, и он воспринял ее не как бестактность, а как намеренный выпад. Еще хорошо, что он не злопамятный.

— Да, он не злопамятный. А скажите, этот немой… Неужели ему нельзя было объяснить?

— Нет, — сказала Саша, — объяснять в таких случаях бесполезно. Ты знаешь, кто такой Отелло?

— Конечно. В общих чертах.

— Ну вот, — сказала Саша, — не очень похоже, но сопоставимо, что произошло у Отелло. Недоразумение. А для слишком впечатлительного человека недоразумение — это как рак. Лечится только в самой начальной стадии. Но если прошло уже какое-то время, дело приходится иметь не с недоразумением, а с его последствиями. Под влиянием недоразумения Отелло стал другим человеком. Он стал иначе смотреть на мир к на людей. Теперь, если даже со всей очевидностью доказать ему, что Дездемона ни в чем не виновата, он все равно уже не сможет быть тем, кем он был до этой истории. Ты понимаешь?

— Кажется, понимаю.

— Гм. Это я придумала только сейчас, — сказала Саша, — удивительно интересная параллель.

— Знаете, — сказал я, — вы похожи на папу. Он тоже так. Как что-нибудь хорошо сделает, так сразу и похвалит себя.

— И правильно, — сказала Саша. — мне гораздо приятней люди, которые хвалят сами себя, чем те, которые всякими средствами добиваются похвалы других.

— Это вы про Костю?

— Нет, это я вообще.

— А Васька? Он добивается похвалы других?

— Он добивается не похвалы, — сказала Саша. — Он добивается полноценности. Если вы его будете превозносить за успехи в математике, ему это до лампочки. Но вот если он вдруг скажет остроту и вы засмеетесь, пусть даже не очень искренне, он будет счастлив.

— Да, — сказал я, — похоже, что так. А откуда вы все это знаете?

— Я догадываюсь.

— Вы большой мыслитель, — сказал я. — По-моему, вы когда-нибудь станете ученым.

— И стану, а что? — сказала Саша. — Здесь знаешь какую диссертацию можно написать. Ого-го-го!

— Почему здесь? А в другом месте нельзя?

— Можно. Но здесь у меня такая практика, что и не хочешь писать, а напишешь.

— Значит, вы уже пишете диссертацию?

Саша не ответила.