— Позагораем. — Я закурил и предложил ему сигарету.
— Спасибо, не курю. — И вдруг без всякого перехода: — Слушай, хочешь пару рублей словить?
— Что?
— Трешник.
Как-то не ожидал я этого. Возникла пауза.
— Помоги мне колесо поставить, — сказал парень. — Вон там запаска. Давай, кати ее сюда. — И попытался сунуть мне в карман три рубля.
Я давно уже бросил эти свои благовещенские дела: обижаться, когда предлагают заработать. Но тут меня почему-то заело.
— Извини, — я отвел его руку. — Деньгами не интересуюсь. Вот! — И зачем-то вынул из кармана свою мелкокупюрную получку.
Жест, конечно, дурацкий. Но парень даже не усмехнулся.
— Ладно, — сказал он, — тогда помоги за «спасибо».
Надо сказать, колесо мы ставили довольно весело. Он, посвистывая, все время поглядывал на меня. А я гайки повинчивал и тоже посматривал на него с интересом.
Потом мы сели и поехали. Километра через два парень сказал:
— Чем занимаешься в свободное от отдыха время? Куешь чего-нибудь железного, слесарь?
— Вообще-то я фрезеровщик. Но могу и слесарить при надобности. Я в армии в авторемонтных мастерских вкалывал.
— Годится! — Парень опять долго молчал. А потом сказал, мрачно глядя перед собой на дорогу: — Есть интересное предложение. Хочешь быть другом моего детства? Меня, между прочим, Стасом зовут. А ты кто?
— Родька. Родион Муромцев.
— Так вот, слушай. Ты, конечно, человек зажиточный. Вон у тебя сколько пятерок за пазухой. Но я тебе хочу предложить другое. — Он сбавил скорость. — У меня тут напарник присел. Срок небольшой, но три года я ждать не могу. Да ты не бойся. Не обязательно тебе идти по его стопам. Он просто по пьянке — драка какая-то. А мы тут на одну работу подрядились: из старой «Волги» новую делать. От тебя потребуется немногое: подать, принести, ну, там поклепать-посверлить. Но ставка будет профессорская. — Тут он впервые чуть улыбнулся. — Думаю, о чем, а уж о колесах-то наверняка мечтаешь. А тут все путем. Смотришь, год-другой — у тебя мотоцикл с коляской. А то и «жигуль». А что? Купим побитый, сделаем лучше нового.
Не каждый день получаешь такие предложения. А может, он шутит? Я задумался.
— Ну? — сказал Стас. — Причем имей в виду, завтра суббота — и мы должны врубить по крайней мере две смены. Оплата, конечно, соответственная.
— Черт его знает. Я как-то… Не знаю.
— Вот уж непохоже было, что ты такой мямля. Ладно! — И он написал на какой-то картонке свои адрес. — Вот. Надумаешь — завтра приходи. Только а половине восьмого, не позже.
Но завтра я не пришел. И послезавтра не пришел. И через месяц… Случилось то, на что я уже и надеяться перестал: ни с того, ни с сего в тот вечер папа вдруг разговорился.
Сначала все шло как обычно. Он в своем углу, а я в своем, посидели молча. А потом он сказал «М-да», ушел куда-то в темную кладовку и вскоре вернулся, «дыша духами и туманами».
Многие люди пьют. Бывает, что и ничего. А он пьет, как травится. Глаза загнанные, лицо желтое. А это его странное оживление после третьей-четвертой рюмки… Господи, кто бы знал, как оно мне ненавистно!
— Зачем тебе на ночь водка? — сказал я. — Вредно.
— Это не водка. Это коньяк. — Он уселся в свое драное кресло перед телевизором. — Расширяет сосуды. И потом — прекрасное снотворное. О, футбол! Что ж ты мне не сказал? Какой тайм, второй?
— Это «Время». Так, кусочки показывают.
— Гм! — сказал папа. — Если есть передача «Время», значит, должна быть и передача «Деньги». — Он хохотнул.
Повисла долгая, томительная пауза.
— Что, не смешно? Есть такая поговорка: «Время — деньги».
— Знаю. — Какая-то черная, злобная мрачность нашла на меня.
— Да, не смешно… — Он выключил телевизор. — Ну, что ж делать? Привыкай. В медицине это называется лобный юмор. Знаешь, в мозгу есть лобные доли, да? Вот-вот. Чисто старческое, как и склероз. Кстати, все забываю спросить — где мои лыжные брюки?
— Там же, где и черный свитер. Я их выбросил.
— Вот как! И почему же?
— Потому что их замызганность превосходила… — Хотелось найти какое-то совсем уж омерзительное сравнение.
— Ладно, — сказал папа, — не надо говорить, что именно. Ты лучше другое скажи: а что, стирать сейчас уже совсем не модно? Пойми, я не столько зарабатываю, чтобы каждый день покупать себе новые брюки. А потом, прекрати наконец подсыпать мне в суп всякую дрянь!
— Это не дрянь. Это «Ундевит» — витамины. И ты это прекрасно знаешь.
— Витамины можешь поставить вон там, на столе. И когда сочту нужным, я буду их принимать… Вот тебя многое во мне не устраивает. Это я понимаю. Это я очень понимаю. Да и неуютно тебе в этом доме. А почему бы не попробовать жить отдельно? Зарабатываешь ты нормально. В крайнем случае, часть расходов я могу взять на себя. — Он опять сходил в кладовку и опять приложился. — Да, Москва — крепкий орешек…
Москва! Вот оно. Со дня моего приезда ни разу мы не касались этой темы.
— Конечно, крепкий, — сказал я. — Интересно, а на что ты рассчитывал? Ты думал, тебе здесь — что?
— Не знаю. Очевидно, я думал, что ты вернешься из армии таким или хотя бы примерно таким, как я тебя помнил. И мы с тобой…
— Завоюем столицу?
— Ну какие мы Растиньяки! Обживем, освоим…