Родька

— Ну, зачем такие крайности. Я верю, например, в то, что мир устроен не совсем так, как тебе это кажется сейчас.

— А мне кажется, что он совсем никак не устроен. Его еще только устраивать надо… А почему это люди не хотят верить в непривычное? И так злобно не хотят. Вот, например, Костя. Покажи ты ему сейчас этого филиппинца, который просто так, руками, делает операции, — он же его убьет. Он его задавит, как муху. А почему?

— Мне бы не хотелось продолжать этот разговор. — Голос у папы был жесткий. — Я знаю, ты не любишь Костю…

— Это неправда, — сказал я, — я его скорей ненавижу. Если бы я его просто не любил, я бы его не помнил. Вот ты как-то говорил: поступок, поступок. Да, поступок — это хорошо. А знаешь, что с тобой случилось? Я могу поставить диагноз. Наверное, вместо того, чтобы сделать что-то одно, ты сделал совсем другое. А это все равно, как если бы твой поезд ушел, а ты вдруг сел на поезд, идущий в обратную сторону. Кстати, ты любишь поезда? Я очень люблю. Сейчас вот так сесть и ехать бы далеко-далеко… Когда я служил, я ездил на «Ураганах» по тундре. Раньше мне казалось, что больше всего мне нравится дальневосточная природа. Но это неправда. Больше всего мне нравится тундра. Там, знаешь…

Я уже не очень понимал, говорю с папой или сам с собой. Иногда это со мной бывает. Вот так накатит порой. А тут еще коньяк…

— Ну! — вдруг послышался голос папы. — Ты же собирался поставить диагноз. Ты сказал, что вместо одного поступка я совершил другой.

— А, это? Это я скажу. Но ведь тебе неинтересно. Ты ж ни во что не веришь. Понимаешь, просто я считаю, что вместо того, чтобы в свое время жениться на Саше, ты потом, не в свое время, переехал из Благовещенска в Москву. Но ведь одно другого не заменяет.

— Не расслышал! — Папа резко развернулся в мою сторону. — Вместо того, чтобы жениться — на ком?

— На Саше, на ком же еще!

Он вдруг подошел и кулаком поднял мой подбородок.

— Фу, какая гадость! Да ты же пьян, как свинья! Советую окрепнуть немного. А пока знаешь, что тебе надо пить?

— Знаю. Разведенную урину. Это наш старшина так говорил, когда кто-нибудь надирался в увольнении… Слушай, а давай с тобой спиваться вдвоем, — сказал я. — Потом ляжем где-нибудь в канаве, под забором у твоей Веры Петровны. А мимо будет ехать Костя на своем «Понтиаке» типа «Москвич». «Ну вот! — скажет он, — Я же говорил. Допрыгались, голубчики!» Потом подберет нас, обмоет и отдаст в дом для престарелых. Там хорошо. Там мы оба с тобой будем тамадами.

— Пошел вон! — сказал папа. Он уже стелил свою постель. — Я не люблю разговаривать с пьяными.

— А ты со мной и не разговаривал. Где-то в середине — еще ничего, а дальше уже разговаривала твоя оболочка. Ну, завел я пластинку о Саше. Ну и что? Почему нужно обязательно шарахаться? Это же ханжество! Была она Костиной невестой, не была… Тем более, что все равно ведь она вышла замуж за другого. Костя говорит, дипломат какой-то. За границу уехала.

Подчеркнуто спокойно папа разделся. Потом потушил свет и лег.

— Спокойной ночи! — сказал он уже в темноте.

— Спокойной ночи!

Темнота меня как-то отрезвила. Я ушел к себе. Но вскоре вернулся.

— Знаешь, — сказал я, — все-таки я тебя очень люблю. — Не зря, наверное, люди объясняются по ночам. Как-то легче, когда не видишь. — Я вот сейчас пошел к себе — и все понял. И никакой у тебя не трудный период. То есть трудный, конечно. Но кроме того, ты еще нездоров. У меня есть выход на одного иглоукалывателя…

— Прошу тебя, — сказал папа. — Что угодно, только не это! — Он зажег свет и сощурился. — Имей в виду, если ты вдруг начнешь меня лечить, я просто уйду из дома.

— Как Толстой? В ночь? Во тьму?

Папа не ответил.

— Я тебя прошу, я тебя просто умоляю, — наконец заговорил он, — оставь меня в покое. Как ты понимаешь, я тебя тоже люблю, но мне и без твоих усложнений непросто живется. А если ты действительно хочешь сделать для меня что-нибудь хорошее…

— Тогда что?

— Тогда вспомни, о чем я тебе говорил неоднократно. Костин дом мне лично приятен. Но это другое. А вот если бы у тебя была семья, я бы с удовольствием приходил к вам в гости. Да и за тебя было бы как-то спокойней. А потом, со временем, я бы вышел на пенсию, сидел с вашим наследником. А вы бы с женой пошли учиться.

— Ну, это, — вдруг ни с того ни с сего сказал я. — это у тебя не за горами. Просто не хотелось говорить… Она, конечно, еще не считает себя моей невестой. Но ты же знаешь, как это бывает в наши дни.

— Да? — Папа даже привстал на кровати. — И как же ее зовут?

— Ее?.. Впрочем, какая разница!

Помню, он долго меня расспрашивал. Сам не знаю, кого я описывал. Но девушка в моем рассказе получилась замечательная. Во всяком случае, папе она понравилась. Мне тоже.

В эту ночь первый раз за долгое время у папы часов до двух горел свет. Я потихоньку заглянул в замочную скважину: он читал свою «прекрасную книгу». «Слава богу! — подумал я. — Слава богу!»

Но этим дело не ограничилось. Под впечатлением нашего разговора он все-таки стал приводить в порядок свои зубы. Опять, как бывало в Благовещенске, взял домой несколько толстенных папок — левую работу.