— Открывай сам! — Стас бросил мне ключ. Он упал возле моих ног. Мне почему-то страшно было за ним наклониться.
— И зубную щетку попрошу прислать, — сказал я, — и пасту. И бритву! А то ведь с тебя станется! — Совершенно по-идиотски я присел на корточки и, не сводя глаз со Стаса, нашарил ключ.
— Иди, иди, — сказал он.
— Иду, иду!
— Иди, иди отсюда, тварь хитрованская!
Я думал, что Стас хочет подойти ко мне, но он почему-то пошел к верстаку и сел на него.
— Обидели его, видишь ли… — Он сильно заболтал ногой. — Ну, обидел я тебя! И что? Любовь, понимаешь ли… Друзья… Знаю я вас. Все вы такие!
— Какие? — не удержался я. — Какие?
— Да ты пойми! — Он опять соскочил с верстака. — Я ж не за себя прошу! Что мне — я? Я и сам себе, если хочешь, могу хоть десять раз плюнуть в рыло. Мне ее жалко. Ведь Стешка… Ведь она… Иди, иди. Конечно, я понимаю, я тебе не так уж много плачу. Но где бы ты заработал больше? Где? Но если уж ты так — я могу… Пожалуйста, я могу накинуть тебе пятерку. — В голосе у него слышались слезы.
Мне стало жутко жалко его.
— А что бы ты сдох! — сказал я. — Чтоб ты сдох, гнида ты эдакая!
И мы оба чуть не разревелись.
«Ладушки, ладушки! Где были? У бабушки…»
Несколько раз Лена напоминала мне, что я обещал пойти к ее бабке. Я уже совсем было собрался. Даже коробку конфет купил. Но идти не пришлось. Вместо меня пошел Шамиль. Неделю назад его определили ко мне стажером. Приятный парень. Работяга.
— Ну, как бабка? — говорю я.
— Слушай, — говорит он. — Какое тебе дело? Хорошая бабка. У Лены все хорошее. А всякие разговоры я пресеку. Ты всем скажи: Шамиль — человек горячий.
Уж что горячий, то горячий. Не то он кинулся на Лену, не то она на него, но любовь у них разразилась на зависть.
— Лена! — кричу я. — Ты что бежишь, не здороваешься?
Куда там! Ей теперь совершенно не до меня. А может, и вообще не до кого. То платье, классное, которое она надевала к нам в гости, она носит теперь просто так, на работу.
В обеденный перерыв Шамиль зовет ее в курилку, и там они вместе едят.
— Дядя Сережа, — говорю я Артисту, — ты давай Ленку учи хорошенько. Теперь ей профессия понадобится, она скоро замуж пойдет. А там дети. Знаешь, сколько денег надо!
— И пойдет, — говорит Артист с вызовом. — А ты думал, на тебе свет клином сошелся? Я лично ей желаю всяческого счастья. Понял? Всяческого!
Я тоже желаю Лене счастья, но меня удивляет задиристый тон дяди Сережи.
— Ты чего?
— А ты чего? Думаешь, как стал помощником мастера…
— Еще не стал. Успокойся.
— Станешь. Знаю я вас таких!.. Вот так, если задуматься, зачем тебе? Молодой, здоровый. Семьи нет. А все туда же! Где-то лизнул, кому-то что-то сказал. Думаешь, я не понимаю, как эти дела делаются?
— Дядя Сережа, пошарь во лбу. По-моему, ты спишь.
— Дядя Сережа и спит, а все видит!.. — Он помолчал. — Ну ладно, положим, не делал ты ничего такого. Но ведь и другого не делал. Я мог бы. Позвали тебя, а ты: так, мол, и так. Есть тут у нас один человек. Надежный, волевой. Закладывал, пил, можно сказать, как лошадь. А потом захотел бросить — и бросил. Вот уж сколько времени ни капли во рту. Тебе эта должность — тьфу! А я человек на возрасте…
— А что — правда ни капли? Прямо-таки с тех пор?
— С тех пор! — И лицо у дяди Сережи посветлело. — Чудно мне! И как это вы живете — непьющие? Я прямо диву даюсь. Приду домой и думаю: а что это непьющие делают, когда с работы приходят? Ага, вспоминаю, телевизор смотрят. Смотрю телик. Потом надоест, что ж дальше, думаю? Ага, книгу читают. Читаю книгу. Иной раз интересные попадаются. Но больше так, про котов.
— Про каких котов?
— Да понимаешь, дома у меня, у племянницы, — как ни возьмешь книгу, так про кота. Или про собаку. И вот пишет, и пишет. И умная она, эта сучка, и разумная. Только что по-людски не говорит.
— Что ж тут плохого?
— А что хорошего? А если я, к примеру, собак не люблю? Могу я не любить собак?
— Нет, не можешь. Собака — друг человека.
— Знаем мы этих друзей. Это она тебе друг, пока ты в порядке. А ты вот попробуй под мухой по дворам походи, а я потом на твои штаны посмотрю… Здравствуйте! Здравствуйте, Федор Степанович!
Артиста сразу же как подменили. Он вдруг вскочил со скамейки, затопал туда-сюда. Загасил свою самокрутку, бросил на пол. Поднял, бросил в урну.
Начальник цеха в курилку заходит редко. А тут он вошел с сигаретой и стаканом чаю.
— Ну как дела, Муромцев, надумал?
— Думаю.
— Да не слушайте вы его, Федор Степанович! — захлопотал Артист. — Согласен он, согласен. И мы все согласны. Лучшего помощника мастера нам и не надо!
— А ты почему расписываешься за него? — Федор Степанович говорил спокойно, но Артист занервничал еще больше. — И почему не на рабочем месте?
Вообще-то мы с дядей Сережей имеем право посидеть в курилке: у нас ученики у станков. Но Артист, Видно, не догадался сказать. Или ему хотелось оставить нас вдвоем.
— Верные ваши слова! Работа — дело святое. Ну, я пошел.
И какой-то не своей, медленной поступью он удалился прочь.
— Долго думаешь, — сказал Федор Степанович, — нам и надоесть может.
— С отцом надо посоветоваться. Все никак не соберусь.