Родная окраина

— Не сердись на меня, Володя. Может, я глупо рассуждаю, но я иначе не могу. Не сердись. Поздно нам… — Голос у нее был слаб, говорила она с придыханиями, а тут совсем дрогнул, пропал.

— Успокойся. — Он погладил ее руку. Прощаясь, уже в дверях попросил: — Подумай, Аннушка. О нас подумай. Как скажешь, так и будет. А я готов на все.

Не успел Бамбизов выйти из ворот больницы, метнулась откуда-то ему наперерез жена. Кинулась и остановилась как вкопанная — такие чужие и сердитые, полные ненависти смотрели на нее глаза.

— Володя… — Она скрестила на груди руки, бесцветные губы что-то шептали, в глазах стояли слезы.

— Ты?! — он указал на нее пальцем. — Эх, Ольга… И вдруг снова сердито: — Ты вот что — на глаза мне лучше не попадайся, держись от греха подальше. — Увидел у забора мотоцикл агронома, а за кустами обшарпанной, объеденной райцентровскими козами желтой акации и фигуру самого агронома. — А ты, Антон, отвези ее домой и больше за мной не вози. Не для того тебе мотоцикл справили. — Сел в машину. — В райком.

— А может, домой? — осторожно посоветовал Виктор.

— Тебе домой нужно? — спросил сухо Бамбизов.

Виктор ничего не сказал, нажал на стартер.

В кабинет к Потапову Бамбизов вошел без стука, без доклада. Тот не ждал этой встречи, не думал, что уже сегодня придется объясняться с ним, оторопел, но быстро взял себя в руки, встал, вышел навстречу. Бамбизов молча сунул ему свернутый лист бумаги и сел на стул у стены.

— Что это?

Потапов развернул не спеша и, хмыкая, стал читать вслух: «В связи с тем, что я опозорен и окончательно скомпрометирован перед лицом колхозников, прошу освободить меня от должности председателя колхоза, вывести из состава членов райкома и разрешить выезд за пределы области. К сему Бам-би-зов».

— Даже за пределы области! — усмехнулся и тут же посерьезнел, потряс заявлением: — А знаешь, брат, с этим ведь не шутят?

— А с тем шутят? — вскипел Бамбизов.

— Подожди, подожди, не горячись, — рассудительно говорил Потапов, и эта рассудительность бесила Бамбизова еще больше. — Не горячись. Все делалось для твоей же пользы, тебя спасали, друг наш любезный.

— Спасибо, спасли. От чего спасали-то?

— Ну, ты не мальчик, сам знаешь. И чем это могло кончиться — тоже знаешь. Не вмешайся мы, так стоял бы ты сейчас перед секретарем обкома. И разговор бы там был не такой. Это ты со мной шебуршишься, а там разговор короткий. Скажи спасибо, что это все тут, как говорят, в своем кругу кончилось и дальше не пошло.

— Кончилось? Женщину убили…

Развел руками Потапов:

— Изверг, необразованный дикарь какой-то муж у этой твоей крали оказался. Так избить — ни сердца, ни чувства жалости нет у подлеца. Но его найдут, не беспокойся, найдут и будут судить. Я уже дал задание милиции.

Бамбизов смотрел на Потапова, не перебивал, ждал, когда тот выговорится. Дождался, спросил:

— Слушай, Потапов. Ты в самом деле веришь в то, что творил доброе дело, или прикидываешься, потому что стыдно признаться, в какой низкой и мерзостной игре ты участвовал? Я до сих пор все еще не верил, что это твоих рук дело…

— Конечно, не моих, — сказал Потапов, бросив заявление Бамбизова на стол.

— Но ведь твоим именем все творилось, ты Сякиной указание давал.

— Ничего я не давал, пойми это, Владимир Иванович. Не да-вал! Просто посоветовал поговорить с женщинами, выяснить все, успокоить. И если у тебя с Конюховой зашло слишком далеко, посоветовать ей уехать. Вот и все. Ну, а получилось вот так: послал слона в посудную лавку.

— А на кой шут надо было тебе вообще в это дело вмешиваться? Разве я ребенок?

— Почти. Мы с тобой когда-то говорили на эту тему, ты никаких выводов не сделал.

— Да какие тут могут быть выводы! Вывод мог быть только один… Но ведь не так просто решиться ломать старое. Особенно ей, женщине. А теперь?..

— Да-а, — протянул Потапов. — Совсем мужик с ума, видать, свихнулся. Странно все это слушать от тебя.

— А мне странно тебя слушать. Как все у тебя просто, легко и… не логично. Логика где? «Если серьезно — разогнать по разным углам». А если не серьезно? Значит, можно продолжать? А вот Представь себе — серьезно. Так серьезно, что дальше и некуда.

— Владимир Иванович, Володя, друг, пойми, как все это некрасиво. Подумай, какой резонанс может быть от всего этого. Ты ведь не простой человек…

— Заладил: «резонанс», «резонанс». А ты обо мне, о ней подумал? Какой у нас в душах резонанс?

— Сякина за перегиб будет наказана…

— Да что теперь это изменит? — отмахнулся Бамбизов. — Я об одном лишь прошу тебя. Оставь в покое Конюхова, не сироти детей. Человек погорячился, он вернется, и, может, все наладится… у них… — Бамбизов поднялся и направился к двери.

— Хорошо, — обрадовался Потапов, поняв последние слова, как шаг к примирению. — Все перемелется — мука будет. А эту бумагу возьми. — Он взял со стола заявление. — По-дружески тебе советую: возьми и порви. Я ее не видел. С этим не шутят.