Родная речь, или Не последний русский. Захар Прилепин: комментарии и наблюдения

Собственно, и новый сборник открывается рассказом «Жилка» — не побоюсь этого слова, маленького шедевра современной любовной прозы. Рассказ этот, вдобавок, задаёт тональность всей книги. Вот ключевые фразы: «мир стал тихим и струящимся», «огромная радость мира сделала нас <…> совсем взрослыми», и, наконец, «счастье, тугое, как парус». Упоённость миром — вот, пожалуй, главное у Прилепина. Даже явные непристойности он описывает вкусно и совсем нестыдно. О чём бы автор ни рассказывал — о покупке «убитой» старой машины у деревенского мужика, о визите подзабытой звезды рок-н-ролла в областной город, о русских пацанах на чеченской войне, о таинственной, затерянной в лесах «смертной деревне» — во всём чувствуется биение той самой «жилки», чувствуется тот самый туго натянутый «парус».

Татьяна Елькина

журналист [ «Полит-НН», 01.10.2008]

По сути, «Ботинки, полные горячей водкой» — это проза, построенная по законам поэзии, вся пронизанная поэтическими тропами и ритмом. Это лирически переливающаяся материя, из поэтического арсенала не использующая разве что рифму, парящая над приземлённым, лёгкая и звенящая. И при этом все рассказы реалистичны, многие из них посвящены отнюдь не самым приглядным сторонам и проявлениям жизни. Получился такой неожиданный синтез прекрасного и неприглядного.

С ранее вышедшей книгой «Грех» этот сборник роднит, пожалуй, то, что автор/герой ощущает радость бытия, и наслаждается ею даже среди мрака и хаоса окружающей или своей собственной жизни. Это не значит, что он всегда и всем доволен, но есть впечатление, что вкус к жизни у него никогда не притупляется.

Он постоянно внимателен к тем незначительным (?) мелочам (?), которые могли бы радовать, если бы о них не забывали, если бы не переставали их замечать: «рыжий» берег реки, «весёлый» удар картофели о ведро, «прозрачность» мая, «медовое» солнце августа, «всхлипывающий» разрезаемый арбуз, «горячий, белый и нежный» песок, «осень броженья, осень разочарованья»… И это относится не только к явлениям природы — он любуется и людьми, даже теми, с которыми ссорится и спорит.

«Я пришёл из России». Эссе

Аглая Чечот

критик, редактор [ «Деловой Петербург», 10.10.2008]

На первой же странице Прилепин говорит, что думать не любит. Не верьте: любит. Не любит только трёп, напыщенную рефлексию и мазохистский самоанализ. В его живом журнале среди «интересов» фигурируют вещи, создающие портрет знающего цену беспокойной мысли человека: «белая горячка, бесы, боль, демонстрация, дурь, измена, интоксикация, казачество, порнография, разврат, революция, семнадцатый век, страсть, счастливая жизнь, фашизм».

Вот и книга о том, как жить в России, получилась и ершистой, и примирительной.

Левизна заражена лирикой, а консерватизм — левым задором.

Отдельные фразы Прилепина можно было бы выгравировать на гранитных дощечках и повесить на улицах русских городов:

«С маленьким талантом в России ещё можно жить, с большим — надо скорей умирать», «Русский поэт отвечает за базар», «Столицу стоит переносить каждые четыре года».

За Прилепиным останется беззащитность художественности, которая немножко бравирует своей безыскусностью. Его герой будет по-прежнему стоять над бездной соблазнов, и то шагать в неё, очертя голову, то идти пить чай, оставаясь чистым как новорождённый.

Прав будет тот, кто поступает по совести, неважно, белый он или красный, левый или правый. В Москву переезжать не надо. Если смотреть — то в сторону умирающей деревни. Если жить — то на всю катушку, но с запасом. Нужно недолюбливать мачо и комфорт, но ни в коем случае не пренебрегать многообразием жизни.

Ещё много раз соберутся русские люди за «длинным деревянным столом», и это будет хорошо, но писать и ходить в церковь лучше одному.

Вадим Левенталь

писатель, издатель [ «Санкт-Петербургские ведомости», 27.10.2008]

Прилепин против всего маленького и безвкусного. Ему нужны большой масштаб, великий проект, скорость, высота, размах. В этом смысле Прилепин — модернист. Ничего удивительного, что он влюблён в революцию. Самое сильное эссе сборника — «Женщина, тужься на боль!».

Прилепина завораживают две вещи: первая — счастье, которым мир полнится как воздухом. Вторая — вопиющая бездарность российской современности.

Когда он рассказывает что-то из детства, или о своей жене, или о своих детях, или о Че Геваре с Сервантесом, — хочется плакать от умиления вместе с ним. Речь заходит о Ельцине, о преступности, о больных детях, о меленьких патриотиках и туповатых антифашистиках — и хочется грохнуть по столу кулаком и воскликнуть «доколе?».

Сила убеждения Прилепина огромна. Логично ждать от этого писателя, отказавшегося запереться в башне из слоновой кости, идейного и политического императива.

Если есть противоречие между абсолютно счастливым миром и ужасами, которыми тот же мир наполнен, — то как его преодолеть?