Фраза Прилепина — плотная, подтянутая, «телеграфная», сдержанно-экспрессивная. Часто он использует иронию, «заземляет» описываемые события, но и жёсткий сарказм при необходимости привлекает. «Жаль, не знаем о жизни этого литературоведа никаких подробностей» — так «осаживает» Прилепин безымянного литературоведа, усомнившегося в событийности жизни Катенина. Описание ратных дел персонажей изобилует деталями, психологическими и характерологическими нюансами (так, например, внимательно прослеживаются истоки безумия Батюшкова).
Следуя в целом хронологическому принципу, Прилепин, однако, умело прибегает и к ретроспекциям и к «заглядам» в будущее. Он уверен в том, что сослагательное наклонение история терпит, и нередко останавливается на возможных, не случившихся разворотах писательских судеб (анализирует, например, как сложилась бы жизнь Державина, не соверши он тот или иной поступок). О военных операциях пишет со знанием дела (например, о технике партизанских наскоков Дениса Давыдова). Проводит смелые и оригинальные историко-литературные сближения: так, в Денисе Давыдове видит «Высоцкого своей эпохи», а Батюшкова на основании «маниакальной честности» сопоставляет с Шаламовым.
Евгений Фатеев
Такие книги, как «Взвод», взламывают интеллигентские штампы, проводят честные и точные генеалогические связи между авторами прошлого и настоящего, не причёсывают авторов, а умеют видеть и понимать их такими, какими они были на самом деле.
Во «Взводе» реализованы замечательные техники актуализации прошлого. Думаю, многие считают эту работу актуализации чем-то подчинённым, прикладным. Но это не так! В наше время тотальной информации, всеобщей медиевизации, обманчивой информированности, — эдакого информационного барокко, — актуализация прошлого — почти демиургический акт, требующий компетенций миростроительства, которыми обладают очень немногие.
Эту книгу медийное сообщество и сообщество немногих ещё оставшихся критиков дружно замалчивают. Замалчивают по понятным причинам, расценивая её как попытку Прилепина найти себе в прошлом единомышленников, чьи судьбы рифмуются с его сегодняшней биографической и творческой траекторией. И всё это в книге тоже есть.
А ещё в книге чувствуется не только канонада Донбасса, который опалил всех нас, но и звуки взрывов той войны, которая разыгралась в нашей культуре.
Потихоньку либеральный мейнстрим, воцарившийся у нас лет 30 назад, истончается, даёт течь. Вероятно, уже скоро он займёт своё место ad marginem. Хотя существует и другая вероятность. Ведь странное дело! Дискуссия «государственники/западники» длится у нас уже 200 лет, но «западничество» не персонализировано. Оно существует как бы само по себе. Оно не висит на стене, прибитое человеком-гвоздём, великим именем, или людьми-гвоздями.
Наше туземное западничество сложно пришить к действительно значимым именам нашей культуры. Мы более или менее знаем, помним и слышим имена текущие. Пока помним, пока знаем. Как правило, это какие-то резвые и очень бодрые публицисты. Они, как бесстрашные бабочки, бросаются в разгорающиеся костры нашей социальной памяти и быстро сгорают в них. Кто помнит сегодня пламенных публицистов перестройки? Всех этих корякиных, черниченко и прочих? А ведь гремели! Тиражи имели. Зачали кучу дурацких мифов, которые как бы сами по себе взялись и поселились в нашей памяти, даже учебниках. Они — эдакие интеллектуальные сороки-сплетницы, творцы эдакого «осадочка» в нашей культуре. Их мифы рано или поздно опровергаются и разбиваются, потому что факты — штука упрямая.
Но «осадочек» остаётся, превращаясь со временем в тягучий и плотный ил, мешающий нам чтить несправедливо забытых и любить заслуживающих любви.
Мне кажется, книга Прилепина как раз про всё про это. «Взвод» — пример эдакого культурного клининга.
Ольга Воронова
«
Взвод» — новая попытка перекинуть мост из нашего литературного «позавчера» в день сегодняшний.Метод Прилепина близок к пушкинскому пониманию поиска формы повествования как некоей перспективы, не ограниченной во времени и пространстве:
Книга Прилепина и есть опыт «свободного романа», «путешествия в Золотой век», в котором жизнь давно ушедших персонажей вдруг заискрилась, подобно старому доброму вину двухсотлетней выдержки, обрела не только плоть и кровь, но и поразительную современность.