Родная речь, или Не последний русский. Захар Прилепин: комментарии и наблюдения

Это был ещё один важный опыт, и, не смотря на всё случившееся, я был по-настоящему счастлив на Донбассе.

Наталия Курчатова

писатель, публицист [Донбасс, весна 2017-го]

На позициях батальона номер-который-не-могу-называть бушует степное лето. В городе ещё свежий май, а здесь — уже настоящее пекло. Солнце стоит в сверкающем зените, а батальон стоит в садах, вокруг командного пункта — белая пена яблонь, абрикосов, вишенок, а вот окопы уже в степи, и когда приходишь к ним, неспортивно запыхавшись, на каблуках рыжих челси — пряный аромат раздавленных трав и свежая чёрная земля. На минном поле пасётся коза с козлятами; они прибегают к человеку и тычутся в колени кудрявыми лбами. Не могу удержаться и шучу про козу Амалфею, которая вскормила своим молоком Зевса-громовержца.

— Что говорят твои военные гены? — интересуется Прилепин.

— Они одобрительно молчат, — немного прислушавшись, отвечаю я. — Похоже, им здесь спокойно.

Пока я прохаживаюсь вдоль линии окопов, прикидывая, могу ли спрыгнуть туда и затем выбраться без посторонней помощи, один боец подначивает — если, говорит, недостаточно впечатлений, можно подняться вот на ту высотку — тогда гарантированно прилетит. Боец и внешне, и повадкою напоминает моих братьев — не одного причём, а сразу нескольких: Ивана, Александра, Дмитрия, Андрея. Но его я знаю только по позывному.

— Не стоит, — говорю я, — затевать такую историю исключительно из любопытства.

Мужчины не смеются, только сдержанно кивают.

Обратно мы идём через заминированный мост. Мины против танков. Я знаю, что эти адские машинки работают только от двух центнеров, а в каждом из нас всё же нет и одного, но на всякий случай стараюсь ступать след в след.

Козлёнок на прощание подбегает ко мне, вертится у ног, как собака.

Нельзя не погладить.

Бойцы стоят у джипа, ждут.

Когда мы уезжаем с позиций, которые вечером будут обстреляны, меня неожиданно покидает чувство гармонии и спокойствия. Я начинаю вглядываться в каждую машину по пути в Донецк. Я понимаю, что могла бы и даже хотела остаться на этом передке, где варят кашу и суп на открытом очаге, где остро пахнет раздавленная трава и зияют свежеотрытые ходы сообщения.

— Там, за ЛЭП, — позиции неприятеля, — сообщает офицер.

Это очень важное в жизни знание: где неприятель, где товарищи, где козы, а где заминирован мост.

Я допускаю, что я какой-то урод, раз и навсегда перепаханный войнами отцов и братьев…

Но мало где я себя чувствовала так ровно, как на позициях этого батальона.

Среди садов, среди бушующей весны.

Когда мы уже вышли с позиций и прошли на КП через полевую кухню, где нас накормили невероятным борщом, а напротив сидела молодая военная пара, муж и жена, их ещё нельзя было фотографировать: родственники под Украиной, — мимо деловито прочапал дедушка с великом, единственный мирный житель, кого мы здесь встретили. Он вёз в багажнике охапку сирени и тюльпанов.

— А что вы здесь делаете? — немного офигев, спросила его я.

— С дачи еду, — просто ответил дед.

— А вы не боитесь?

— Посмотри на меня, доча, — солидно сказал он, — чего мне теперь-то уже бояться?..

Александр Казаков

советник Александра Захарченко [интервью Л. Зуевой, 2021]

Отдельная история — день рожденья Захара в 17-м году. Командир хотел сделать что-то необычное, чтобы Захар без слов понял, как он к нему относится. Командир был скуп на слова вообще, особенно в выражении чувств и отношений. Идея родилась быстро. Вспомнили классику и решили воспроизвести завтрак мушкетёров в бастионе Сен-Жерве под Ла-Рошелью. Это из Дюма, если кто забыл. Вот и мы решили устроить скромный солдатский пикник на глазах у неприятеля.

Сказано — сделано. Командир, Захар, несколько друзей и несколько человек из лички отправились скрытыми тропами в небольшую рощу, в которой был передовой наблюдательный пункт, и от которой противник был… через поле.

Мы тогда душевно посидели пару часов, поговорили. Командир подарил Захару настоящую, побывавшую в боях казачью шашку.

У меня с того дня рожденья остался замечательный снимок. Я аккуратно вылез из рощи в сторону неприятеля (за что потом получил по шапке) и сфотографировал Командира и Захара, которые молча стоят, облокотившись на какой-то старый заборчик, и смотрят то ли вдаль на нашего, как его позже назовёт Захар, «несчастного неприятеля», то ли внутрь себя. Так они оба, два Захара, стояли молча и смотрели минут десять…

Раз уж вспомнил о днях рожденья, скажу и о своём, который мы отмечали в конце 17-го года. В гостях у меня были, в основном с жёнами, сам Глава, вице-премьер и ближайший соратник «Ташкент», боевой министр внутренних дел Дикий, другие министры, несколько друзей и товарищей и, разумеется, Захар. С того дня рожденья мне — и не только мне — запомнился истовый танец Захара. Под какую-то казачью музыку он вдруг стал танцевать, один, сосредоточенно, закрыв глаза, одним словом — истово.