Родник Олафа

И Гостена указала через луговину и дорогу на высокие, какие-то особенно белые и черные березы, покачивавшиеся под утренним ветерком с необыкновенной живостью и плавностью, ну будто чуть танцующие бабы. Сычонок ничего такого больше не увидел там. Но Гостена сказала, что то и есть Удолья Излука и там недавно схоронили женку Хорта Годицу. Сычонок пристальнее посмотрел и разглядел теперь за танцующими березами холмики земляные в белых цветах и червленых, кои, верно, были такие же, как на Червленом холме, куда они выходили с Хортом с Днепра, – медово-клейкие.

Он кивками вопрошал: где сейчас Хорт? Гостена не понимала. Он снова кивал, не зная, как же показать Хорта… И уши прикладывал ладонями, и бороду волнил, волоса. Старался придать себе грозный вид. Но Гостена не умела взять в толк. И Сычонок оставил эту затею. Тогда сама Гостена стала вопрошать, мол, где его родичи, как он в монастыре оказался, его батька кудесник, чаровник со хрестом мертвяка? И к чему он сюды приплыл? Сычонок то кивал, то отрицательно мотал головой, пробовал даже писать на земле, чем ввел Гостену в полное изумление. И теперь она смотрела на него с восхищением. А толком-то он писать пока и не хытрый бысть. Но все ж таки Лука выучил его многим буквицам, а иные и складывать в словеса: БОГЪ, ХРИСТОСЪ, ОБЛАКЫ, ХРАМЪ, БОРИСЪ, ГЛЕБЪ, ВАСИЛЁКЪ, ВЕРЖАВСКЪ, СМОЛЕНСКЪ…

Солнце плыло над холмом Арефинским, пели птицы, и уже появлялись беспощадные слепни, налетали на коров и бычка, овец не так уж донимали, те были защищены кольцами своей шерсти. Гостена, напевая, срывала цветы; как нарвала много, принялась их сплетать.

Она напевала:

Много, много у сыра дуба,
Много, много у зеленого,
Много витья и повитья,
Много листа зеленого,
Отростелья серебряного;
Только нет у сыра дуба,
Только нет у зеленого,
Нет жемчужные маковки,
Позолоченной вершиночки-и-и…

Пела и поглядывала на Сычонка. А как сплела венок, надела его и сказала:

– А вот и вершиночка, вот и маковка!

Сычонок засмотрелся на нее, как она пританцовывает чуть, качает головой, улыбается… Да вдруг улыбка сошла с ее лица, взор ее устремился куда-то дальше… Сычонок обернулся и увидел, как по дороге с холма спускаются мужики в портах кто серых, кто коричневых, в подпоясанных рубахах, в лаптях и высоких шапках, с топорами, веревками. Кто и на лошади ехал. И один из верховых был Хорт. Сычонок сразу узнал его по длинной пегой бороде, длинным волосам, лежавшим на плечах, только на нем была теперь шапка, отороченная рыжим, почти красным мехом, ровно у тиуна или самого князя. Да и посадка его, стать были особенные, и впрямь княжеские. Верхом ехал и Нездила Дервуша. Он махнул Гостене.

Мужики шли мимо. Кто-то крикнул:

– Эй, пастухи!

Смотрели все на Сычонка в черной рясе и скуфейке, босоногого. И Хорт им что-то говорил. Они все уходили дальше, ко второму Арефинскому холму.

Как скрылись за густыми зарослями, что зеленели стеной вдоль речки, Сычонок кивком вопросил у Гостены: куда, мол, мужики-то пошли? Она отвечала, что к Долгому мосту. Хорт собрал мужиков отовсюду: из Перунов, что у Перунова леса живут, из Белкина, что ишшо дальше, за лесом и Перуновой горой, на речке Ливне, потом из Волчьегор. Ишшо к ним прилепятся мужики из другого Арефина, что на той горе, а там из Яцкова, Глинников. Сычонок недоумевал: зачем же они идут на Долгий мост? Гостена не сразу сказала, немного помучила Сычонка, видя, как он жаждет узнать. Наконец ответила, что говорят, будто тот мост Долгий ломать станут. Зачем?..

– Надень, и поведаю, – ответила Гостена, снимая венок и протягивая его Сычонку.

Тот покривился, мотнул головой.

– А вот и не молвлю, – сказала девочка.

Улыбка играла на ее смуглом лице, серели-синели глаза, алели полные губы.

– Дай мне шапку, а тебе венок, – потребовала она.

Сычонок насупился, отвернулся, пошел в сторону скота, взмахнул кнутом и звонко щелкнул.

– Не скажу, не скажу, – напевала Гостена.

И еще напевала:

У броду, у броду, ой, ряди, ой, ряди,
Там стояло коней стадо, ой, ряди, ой, ряди,
Всех коней любуют,
Ой, ряди, ой, ряди,
Однова коника не гладят,
Ой, ряди, ой, ряди,
Однова не любуют,
Ой, ряди, ой, ряди…

И смотрела лукаво на Сычонка, как он ходит босой, в великоватой рясе, в великоватой шапочке, с кнутовищем на плече, а хлыст за ним волочится…