Родник Олафа

Долго они так брели, треща кустами, тростниками, Сычонку то и дело приходилось огибать топи, изрытые кабанами. Раз он кабанью семью и спугнул, те поломились по тростникам с визгом и хрюком. Потом Гостена спугнула двух косуль, и они высоко подпрыгивали в старых сухих травах. То и дело над речкой пролетал ворон, поворачивая голову с каменным серым клювом и как-то насмешливо каркая. Ну, наверное, ему лучше было видно сверху, где тот бычок, и что преследователи не там его ищут.

Наконец они вымотались. Гостена крикнула, что спускается. Она хотела пить. Сычонок тоже склонился рядом и начал черпать чистую воду из речки и плескать в лицо и пить, пить. Городец здесь был уже не глубокий и узкий. Дно песчаное. Гостена напилась, откинула мокрые пряди с лица и предложила выкупаться. Сычонок покосился на нее настороженно.

– Чиво ти, ну чиво?.. Ужо на Купалу бабы с мужиками и зачнуть купатися вместех. Скоро Купала… Давай и мы.

И она посмотрела на Сычонка.

– Скидывай одёжу-то.

Сычонок мотнул головой.

– Лелека, пужаешься? Пужаешься? А я не.

И она взяла и начала стаскивать через голову свою червленую длиннополую рубаху. Сычонок увидел ее ноги, бедра, живот, едва поросший внизу темными волосками, а потом и маленькие грудки с темно-коричневыми сосцами. Так что и слюну сглотнул. А Гостена бросила рубаху и весело взглянула своими серо-синими глазами, но тут же оробевшими, и невольно накрыла грудки, отвернулась и кинулась в воду, стала бить ногами, молотить руками, повизгивая и преувеличенно громко смеясь. Сычонок сидел и смотрел.

– Лелека! Подь сюды! – крикнула девочка, пытаясь обрызгать Сычонка. – Али табе не леть? Попенку? Ты попенок? А? А?

И она смеялась и брызгала на него.

– Подь сюды!..

Но Сычонок встал и отошел подальше, не отрывая глаз от резвящейся в прозрачной воде Городца девочки.

– Ах, сице?! – крикнула она. – Ну, погоди же, скаредный неслух! Молвлю про твои буквицы-то Хорту. И Хорту, и Третяку! Ён и вздуеть табе розгой по пяточкам! Ох! А ручища у нёго яко колотушка, чичига[281]! Ему и прозвище Чичига, не ведал тое? А поведай. А там и отпробуешь!

Сычонок покачал головой и приложил палец к губам.

– Што? Не молвить про тое?

Он кивнул.

– Тада подь сюды!

Сычонку и самому хотелось окунуться, освежиться после долгого блуждания в травах и всякой приречной трухе, что повисает на ветках и тростниках. И он лишь отошел в сторонку, скинул там свою ряску, подшитую Леонтием, да бултыхнулся в речку. А Гостена поплыла к нему, точнее поползла в воде, перебирая по песчаному дну руками, потому как выше было еще мельче, чем там, где она купалась. Поползла, изображая то ли змею, то ли еще какого водяного зверя, мяукая и воя:

– Мяу-у-у-у-увуву! Мяу-у-у-увуву!

И Сычонок, окунувшись пару раз, полез на берег, хватаясь за кусты. Гостена вскочила и побежала за ним в туче брызг, ровно лошадка. Да Сычонок успел выбраться и уже натягивал на мокрое, крепко сбитое тело рясу.

Гостена еще поплескалась и тоже вылезла, быстро оделась, хотя вначале хотела обсохнуть и, как видно, покрасоваться, да комары враз одолели.

Она стояла и отжимала волосы, сгоняя комаров с шеи, с рук, с чистого смуглого лица.

Снова вверху насмешливо програял ворон.

Гостена задрала голову и крикнула:

– Оле! Гавран[282]! Чиво каркаешь? Навь накаркиваешь? Кому из нас первому?

Сычонок тоже посмотрел вверх, прищуря один глаз, хотя солнца никакого и не было. А облака, точнее небесная муть, какое-то отвислое брюхо кисельное, были еще ниже. И все вокруг притихало. Смолкали кузнечики, птицы затаивались.

– А ради чиво ти не молвил бо про буквицы? – вопросила Гостена и попрыгала на одной ноге, вытрясая воду из уха, потом на другой. – Али ти перевертень и есть? А, Лелека?

Сычонок отрицательно покрутил головой.

– А ради чиво ослобонили Хорта? – тише вопросила она.

Сычонок ткнул себя пальцем в рот. Гостена внимательно смотрела.

– Ай?.. Исть восхотели?.. Не? А чиво? Проглотить?.. Не? Куснуть? Не? А чиво?..

Сычонок приставил ладонь к губам и помахал ею.

– Рыба?.. Не? А чиво же?.. Язык?

И Сычонок закивал.

Гостенана кручивала прядь волос на палец и пытливо следила за мальчиком.

– Урезан?

Сычонок высунул язык. Гостена поглядела и вдруг протянула руку и хотела ухватиться за него, но Сычонок тут же спрятал язык, вытер губы.

– Ой, Лелека, шо ти гаворишь, не разумею ни-ни. Пойдем уж за бычком-то… А яво може волки и съили. Цап-царап да и потянули в логовище. Ой и влетит от мамки. Пела ль я, егда каркал гавран?..

Сычонок пожимал плечами, он не помнил.

– А то, ежель пела, а гавран-то каркал, то и узреть нам тада волка!

Они выбрались наверх и пошли уже рядом. Отсюда можно было и берег реки видеть, и низины, и луговины, и болотинки с желтыми цветами.

А где-то далеко уже заворчало небо. Гостена приостановилась.

– Чуешь?.. Перун серчает. Едет на трех конях на железных копытах, с железными животами, с железными зубами, а у пастях – молонии. Боисси?

Сычонок мотнул головой.