Родники рождаются в горах

С того самого дня, как они вместе встречали рассвет в горах, Ибрагим всячески старался показать, что он к Шарифат равнодушен. Совсем ее не замечал, даже не здоровался. Нарочно лишний раз проходил мимо так, чтобы Шарифат могла его видеть, но сам не поднимал на нее глаз, якобы занятый собственными мыслями.

Во всем случившемся он обвинял только себя. Как ни старался, в поступке Шарифат ничего не мог найти дурного. «Не надо было мне так грубо шутить с Хаджимурадом, я упал по своей вине в глазах Шарифат. Она же просто помогала Хаджимураду, чтобы он не выглядел перед всеми смешным».

Эти добрые мысли подсказывало ему сердце. Но стоило ему встретить Шарифат, как все здравые рассуждения молнией вылетали из головы, опять он видел перед собой девушку, смахивающую пыль с одежды Хаджимурада. И сейчас — чем ближе подходила Шарифат, тем ожесточеннее мял он в руках бедную кепку. Словно сотни кузнецов били по наковальне, так стучало его сердце. В ту минуту, когда Шарифат свернула к источнику, он огляделся. Уверившись, что за ним никто не наблюдает, он преградил девушке дорогу.

— Шарифат, я уезжаю! Может быть, мы больше никогда не увидимся, — проговорил он дрожащим голосом. — Прости меня!

Шарифат растерялась.

— Куда ты уезжаешь, Ибрагим? — спросила она и, по привычке прикусив нижнюю губу, добавила: — Удивительный ты человек, Ибрагим, то ты ломаешь мне ключицы[32], то просишь прощения… Уезжающим — доброго пути, остающимся — спокойствие и мир. — Девушка быстро пошла своей дорогой.

Ибрагим снова забежал вперед.

— Ты попала под влияние этого цибилкулца. Жаль, что я его тогда… — Ибрагим сжал кулаки. — Ты изменилась…

— Может быть, я изменилась к лучшему? — вызывающе спросила Шарифат, сведя тонкие брови. — Ты не вправе запрещать мне разговаривать, с кем я хочу! Или еще предложишь мне ходить с закрытыми глазами? Зашить себе рот? И что это еще за цибилкулец? У него есть имя! Если ты забыл его, я могу напомнить. Его зовут Хаджимурад.

— Неужели? А я не знал! — взорвался Ибрагим. — Остается только позавидовать, что у него есть такой защитник!

— Есть защитник! А твоей злостью и соломинки не переломишь. Оставь меня! Уезжай хоть на край света! — и задев Ибрагима взметнувшимися косами, Шарифат побежала к источнику.

Ибрагим рассердился на себя еще больше, чем Шарифат. «Не получился разговор, хотя все продумал заранее. Ну что вышло? Она вступилась за Хаджимурада… «Твоя злость соломинки не переломит!» И я хорош! Хотел поговорить ласково, а нагрубил только. Слова не умею вымолвить! И все-таки нельзя так все оставлять. Я должен ей доказать… Пойду снова навстречу, заставлю все выслушать… А потом оторву от сердца, как созревшее яблоко от ветки! И думать о ней больше не буду!»

Шарифат почему-то задержалась, а Ибрагим понемногу остывал. Может быть, свежая утренняя прохлада как холодной водой заливала пожар его сердца. Он разжал кулаки. И гнев, недавно клокотавший у горла, как расплавленный металл, подобно остывшему слитку, упал куда-то и скрылся в пропасти души. Злость сменилась грустью.

«Есть ли на свете человек несчастнее меня? Можно ли насильно заставить себя полюбить? К чему я напомнил ей о Хаджимураде? Да, она права: какое у меня право запрещать ей разговаривать с другими? Я просто неловок — не сумел проложить, как Хаджимурад, тропинку к ее сердцу. Все время упрекаю ее, в чем-то укоряю. Ей это надоело! Не из-за угроз зимы открывают деревья свои почки, а навстречу теплым лучам солнца. Она уже давно знает о моей к ней любви, если бы в ее сердце был хоть отсвет, не держалась бы она со мной так холодно. «Уезжай хоть на край света», — крикнула она. Ну, что ж, я и не вернусь никогда в аул, чтобы с ней не встретиться!»

Сам того не замечая, Ибрагим вышел к полю пшеницы. Не зря говорят: ревность отличается от всех болезней тем, что сама поддерживает себя.

Вот он снова представил себе Хаджимурада. Перед ним возникло приветливое, открытое лицо. Оно было неприятно Ибрагиму, но парень понимал: Хаджимурад, действительно, может вызвать симпатию. Вот Хаджимурад гордо поднял голову. «Я победил, после нескольких встреч взял в плен ее сердце, а ты не мог завоевать за все годы!» — слышался Ибрагиму уверенный голос. Рядом с Хаджимурадом стояла и королева байрама, улыбаясь, она смотрела на Ибрагима сквозь ветки дерева, покрытого зрелыми ягодами.

Ибрагим тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения, но перед его глазами мелькнул мотоцикл, на котором сидели Хаджимурад, Шарифат и Багжат. От этой картины сердце Ибрагима заныло, будто сжатое клещами.

«Я сам виноват во всем. Я сразу должен был преградить ему дорогу сюда. Почему я не помешал встрече на горе? Ведь все это придумал Хаджимурад, чтобы лишний раз увидеть Шарифат. Глаза Хаджимурада, словно пули! Как смотрит он на Шарифат! А ведь было время, когда Шарифат и Ибрагим были почти неразлучны!