Родники рождаются в горах

Чупалав, упав на колени, плакал над цветком целые сутки. Бели его слезы попадали на траву, цветок Патимат желтел от ревности. А когда слезы капали на лепестки, они алели еще ярче.

— Чупалав, я сгорю от жажды, дай мне напиться! — просил цветок.

Чупалав не знал, где здесь вода, и сам мечтал превратиться в дождь. Так и случилось…

И вот родилась эта легенда. Когда? Кто знает… Но уже много лет, если засуха угрожает урожаю, жители аулов спешили туда, где, по преданию, Патимат стала цветком, а Чупалав превратился в дождь.

Нарвав букеты этих цветов, жители разбрасывали их по полям, укладывали в садах под деревьями и пели, простирая руки к небесам:

Скучаю по тебе,
Тебя я жду —
Вот так томится жажда по дождю.
И если я тобою не забыта,
То приходи сейчас, поторопись
И в том, что ты влюбился на всю жизнь,
Признайся мне и нежно и открыто.

И, как говорит преданье, на скованную засухой землю обрушивался дождь. Иногда, чтобы помешать встрече дождя и цветка, появлялся злой Горо. Он ранил своими ледяными пулями лепестки волшебного цветка. Лепестки, говорят, желтеют от ревности, когда Чупалав опаздывает, и краснеют от любви, если он появляется в срок.

С давних пор и до сегодняшнего дня девушки приходят к этим цветкам. Каждая выбирает себе один. После дождя ищут его в траве, чтобы узнать: любит, не любит. Если цветок пожелтел, значит чувство безответно, если лепестки красные — любовь взаимна.

Прошли годы, и цветок получил имя Патимат. По-прежнему девушки-горянки, когда в сердце зажигается первая любовь, тайно от других ищут этот цветок.

И сейчас Багжат, вспоминая эту легенду, глядит на чудесный цветок. Она молит, чтобы пошел дождь, — узнать, любит ли ее избранник. Но как она ни ждала, дождя не было. Травы и цветы тянулись к солнцу.

XI

Будь рабом намуса

И хозяином воли.

(Пословица)

Дорога была длинная, но гнев Ибрагима не проходил. Желание серьезно поговорить с Хаджимурадом возрастало. Ибрагим не был драчуном. Среди ровесников славился с детства физической силой, но никого не обижал. Силой своей не кичился, как говорят горцы: «Захватывал угол работы побольше, угол стола поменьше». И если кто-нибудь нуждался в поддержке, Ибрагим помогал. Лишних разговоров не терпел: спешил делом, языком медлил.

Халида, отца Ибрагима, редко видели серьезным. Он улыбался, шутил. Где собирались двое, а третий ставил на очаг кастрюлю, туда всегда приглашали Халида — веселого зурнача[35].

Вся вечерняя жизнь его проходила на свадьбах, байрамах, сборищах. Там много пили, но Халид пьяницей не стал. Выпьет в начале пира полный рог бузы, пошутит: «Для ловкости рук», — и больше кубка не пригубит.

Но не только веселым нравом и умением хорошо играть на зурне славился Халид по округе. Знаменит он был своей семьей: двенадцать детей резвились в его доме — все сыновья. Жена Халида Залму — спокойная женщина, способная часами говорить об одном и том же, — о хозяйстве своем не беспокоилась. Утром могла сесть на лавочку поболтать с соседками и сидела целый день как приклеенная. Собеседницы менялись, а она болтать не уставала.

Детям она приказывала:

— Принеси мне то, принеси это!

О пропитании и воспитании ребят не заботилась. Про Залму судачили: «Один у груди, другой — в животе». Едва очередной подросший сынишка мог передвигаться на собственных ногах, ему предоставлялась полная свобода. Дети Залму и Халида делали что хотели. Ни один человек не слышал ни разу, чтобы Залму кого-нибудь из ребят поругала. Ели они на ходу — в руках и карманах у них всегда была жареная кукуруза или вареная картошка. Забавно выглядели они на улице: как на нитку нанизанные бусы — от маленького до большого. Только стает снег — они уже босиком, в самый холодный зимний день — с непокрытыми головами!

— Еще один цыпленок вывелся! Опять Залму кудахчет! — смеялись соседи, когда еле-еле переступающий ногами ребенок появлялся на улице.

«Кто из вас старший? Кто младший? — спрашивали люди, а потом добродушно смеялись, добавляли: — Скорее всего, и родители не знают». Дети шутки понимали — они выстраивались по возрасту, и каждый по очереди выкрикивал свое имя. Отца своего они видели очень редко. Целыми днями Халид работал на колхозном поле: пахал, сеял, косил, а вечерами со своей неразлучной зурной ходил на заработки. Нелегко было прокормить такую огромную семью, да еще если жена спустя рукава ведет хозяйство. О завтрашнем дне Залму не думала: что принес муж, то шло в дело сегодня же.