Родники рождаются в горах

Соседи говорили: «Залму летает в магазин и обратно, наверное, Халид заработал деньги на свадьбе и она пускает их по ветру. Деньги в доме для нее, что камень в постели». Залму ставили в пример, как плохую хозяйку. Она продала корову — та давала слишком много молока: «Руки устанут, пока выдоишь!» Говорили, что, пока Залму сбивала масло, успевала килограмм конфет съесть. Зато никто никогда не видел ее сердитой, она не умела злиться.

Однажды соседка упрекнула Залму:

— Надо бы за ребятишками смотреть. Так ведь и до болезни недолго. Грязные и оборванные!

Залму невозмутимо возразила:

— Зато сыты! Сунет один руку в кастрюлю — мясо найдет, полезет другой в миску — на масло наткнется. Где уж им быть чистыми? А грязь сама отпадет. Зачем одежду зашивать, на этих огольцах она опять порвется!

На удивление всем дети Залму и Халида выросли сильными и здоровыми. Уж закаленными-то от болезней они были куда больше, чем единственные сыновья, с которых влюбленные родители сдували пылинки.

Теперь о детях Халида говорили с восхищением:

— Ударь об стену — крепче камня! Положи под крышу — прочнее балки! Любой на шайтана рубашку накинет!

В поговорку вошли дела, творящиеся в доме Залму и Халида. Конечно, здесь не обошлось без преувеличения, но считали так: из яиц, положенных Залму под наседку, выводились цыплята, выраставшие курами. Овцы приносили только овечек, а у коров на свет неизменно появлялись телки…

Считалось, что это неспроста: в фундаменте дома спрятан змеиный рог или птичье молоко. Весной все соседи приглашали к себе Залму, чтобы при ней посадить наседку на яйца, — хотели, чтобы с ее легкой руки во дворе побольше кудахтало кур. Соседи говорили Халиду:

— Если за каждую невесту для сына придется платить калым, у тебя на дверях даже ручки не останется.

Халид весело отшучивался:

— За таких орлов не грех потребовать калым с невест.

Ребята в доме Халида выполняли и женскую и мужскую работу. Дети выросли, и дом преобразился — теперь в нем царил образцовый порядок.

Наступал срок — очередного сына Халид отправлял в армию.

— Закаляйся! Станешь настоящим мужчиной! — напутствовал он каждого.

Отслужив в армии, одни поступили в институт, другие оставались работать в городах. Семья уменьшалась. Теперь у очага собиралось только четверо ребят. Халид жаловался:

— Дома у меня пусто, совсем пусто.

Самым старшим из тех, кто остался дома, был Ибрагим. Он рос очень стеснительным, молчаливым. Соседи же знали, что он отзывчивый, всегда готов прийти на помощь, заботился о младших братишках. Замечали в его характере вспыльчивость, но прощали за душевную доброту.

С детства Ибрагим возился с металлом. Мать говорила:

— Дайте ему два куска железа, и на целый день он забудет обо всем.

Ибрагим подрос и каждый день стал ходить на аэродром — встречать самолеты. Он с завистью, как на героев, смотрел на летчиков. Мечтал когда-нибудь надеть летную форму. Не было ни одного пилота, который не знал бы Ибрагима в лицо. Он любил всякую технику. Колхозный шофер катал его на своей машине, разрешал ее мыть, учил устранять мелкие неполадки.

Теперь, когда его сердце выбрало среди девушек Шарифат, Ибрагим в мечтах видел ее рядом с собой. Любовь Ибрагима к Шарифат вспыхнула в восьмом классе, он все никак не мог открыть своего сердца девушке. Был уверен, что его чувство запрятано в глубине души, но все о нем догадывались.

Выдавала Ибрагима ревность. Стоило ему увидеть Шарифат рядом с кем-нибудь из парней, он стаскивал с головы кепку и неистово мял в руках.

Если Ибрагим был срочно нужен, ребята говорили:

— Пусть кто-нибудь полюбезничает с Шарифат, Ибрагим мигом появится!

Этот прием действовал безотказно.

Шарифат держалась ровно со всеми, никого из парней не отмечала и не выделяла. Поведение Шарифат успокаивало Ибрагима. «Пусть Шарифат не открывает своих чувств ко мне, но ведь и к другим она равнодушна».

В конце концов река бы пошла по нужному руслу, если бы на дороге не встал этот цибилкулец.

Спокойствие Ибрагима было взорвано без пороха. Под взглядом цибилкулца она расцвела, к встрече с ним старалась принарядиться. А Хаджимурад находил причины и для прихода в Горчок, и для посланий.

В лицо Ибрагима пахнуло нежным, теплым воздухом.

«По эту сторону горы и климат совсем другой! Удивительно! Хиндальское ущелье недаром зовут «райской долиной», — отвлекся от мрачных мыслей Ибрагим. Большая, высеченная из камня фигура привлекла его внимание. «Кто это с саблей в руках на скачущем коне? Да это женщина! Куда она спешит в мужской одежде, с распущенной косой? Какой красивый орнамент! Чьи руки так мастерски потрудились над камнем?»

Ибрагим подошел поближе и прочитал: «Смелой, мужественной горянке от учащихся Цибилкулской школы». Ибрагим отступил, чтобы полюбоваться издали. И вдруг в лице юной девушки, вырастающей из камня, он начал узнавать черты своей возлюбленной. Он отпрянул. «Нет! Нет! Этого не может быть! Просто показалось. А вдруг это работа Хаджимурада? Откуда у него такое мастерство? Да нет, мало ли мастеров в Цибилкуле!» — успокаивал себя Ибрагим.