Родники рождаются в горах

После смерти Чакар труднее всего было Асият. Мусу отвлекали мальчишечьи игры. Али с Джамилей — самые маленькие — быстро привязались к Сидрат: им нужно было кого-то любить.

И только Асият не могла забыть мать. Как будто именно ей было завещано хранить память об умершей. И когда Гусейн, думая о Сидрат, ловил на себе взгляд дочери, ему делалось стыдно, словно его уличили в чем-то нехорошем.

И оттого он испытывал двойственное чувство. С одной стороны, ему было трудно с Асият, трудно и больно. А с другой, она напоминала ему о той половине его жизни, которая ушла вместе с Чакар. И потому старшая дочь становилась ему еще роднее и ближе.

Месяц прошел с тех пор, как выздоровела Джамиля. В больнице все было спокойно. Наступил короткий период затишья. Сидрат медленно шла по зеленой поляне. Солнце садилось. Его широкие лучи освещали уже не кроны, а стволы деревьев, косо пересекали зелень полянки. Она любила эти минуты, этот путь от больницы до дома, когда некуда спешить и можно просто дышать, просто смотреть, просто переступать ногами по мягкой податливой земле.

Вот построят новую больницу. Может, и Асият кончит техникум и придет сюда работать. А у Розы будет ребенок. Она, Сидрат, скоро станет бабушкой. Неужели жизнь подходит к концу… Но ей не стало больно от этой мысли. На другой стороне полянки какой-то мальчик замахал рукой. Сидрат тоже помахала ему рукой, а когда подошла ближе, увидела, что это Али.

Он бежал ей навстречу, пересекая поляну наискосок, и Сидрат заспешила ему навстречу, широко раскинув руки, чтобы поймать его.

— Ну, мужчина, как проводишь каникулы? — спросила она весело, когда Али закружился в ее руках.

— Тетя Сидрат, пошли к нам.

— Что, Асият приготовила вкусный ужин?

— Нет, Асият плачет. Отец поругал ее.

Тут только она заметила, что лицо у мальчика обеспокоенное.

— За что поругал?

— Не знаю.

Когда они вошли в-дом Гусейна, Асият сделала вид, будто ничего не случилось. Но вспухшие, покрасневшие глаза выдавали ее. Сидрат только было хотела спросить, что случилось, и уже обдумывала, как лучше спросить, чтобы Асият не замкнулась, а откровенно поведала о своем горе, как под ноги подкатилась Джамиля.

— Наша Ашият учиться не едет, — сообщила она.

— Асият, родная, почему ты не едешь? — забеспокоилась Сидрат. Так вот отчего она плакала. Неужели Гусейн не отпускает?

— Все девочки едут. Сегодня послали документы, а я… — Асият уже не сдерживалась и не стыдилась слез.

— Подожди, подожди, давай вместе разберемся. Тебя что, отец не отпускает? — спросила Сидрат, садясь с ней рядом на кровать.

— Да нет, отец, наоборот, ругал, что не послала… А как я могу их оставить. — Асият сердито махнула рукой в сторону Джамили.

— Ну, Али, еще ладно, он в школу пойдет. А эта…

— Так когда же ты собираешься учиться? — спросила Сидрат строго.

— Когда дети вырастут.

— А ты, между прочим, за это время не будешь молодеть. Года-то не назад бегут, а вперед.

— Значит, совсем не буду учиться, — ответила Асият нервно. — Ничего мне не нужно теперь.

Сидрат покачала головой, помолчала, не зная, как подступиться к ней.

— Ты еще маленькая, жизни не знаешь, — наконец, сказала она. — Помню, когда я на фронте узнала о том, что Рашид погиб — мне твоя мать написала, — я с криком, царапая себе лицо, бросилась прямо под пули. Константин Александрович поймал меня, встряхнул, обругал хорошенько. А потом рассказал одну притчу. Сколько лет прошло, а все ее помню и никогда, наверное, не забуду. Может быть, она меня и спасла тогда. Хочешь послушать?

Асият молча кивнула.

— Ну так вот. Жил на свете один счастливый человек. Все у него было: здоровье, богатство. Была любимая жена и единственный сын. Но вот началась война, и сына убили. Мать не выдержала — слегла. Она уже совсем не вставала с постели, и глаза отказывались видеть белый свет. Муж ее созвал докторов. Но они не могли ей помочь. Тогда он пригласил мудрецов. «Что не под силу лекарю, то сделает мудрец», — так решил он.

Долго совещались мудрецы, и наконец один, самый старый и самый мудрый, сказал: «Надо надеть на мать погибшего воина нательную рубашку того, кто не знает ни горя, ни забот».

Очень обрадовался муж больной: «Ну теперь-то она встанет на ноги». И разослал во все концы света своих гонцов.

Так начались поиски человека без горя и забот. Где только не побывали гонцы: и в городах были, и в селениях останавливались. Но к кому ни обращались, у каждого было свое горе, своя забота. Уже потеряв надежду, они однажды вышли на площадь одного большого города и встали, привлеченные толпой. Сначала они подумали, что здесь драка или кража, но, подойдя ближе, увидели, что все смеются. «Что здесь происходит?» — спросили удивленные гонцы.

Толпа расступилась, и они увидели человека, который сидел на земле и с жаром рассказывал веселые хабары. От них люди прямо-таки за животы хватались.

«Наконец-то мы нашли, кого искали», — обрадовались гонцы. И велели веселому человеку идти за ними: не снимать же с него рубашку посреди площади. Но рассказчик в ответ поднял с колен шубу. И тогда гонцы увидели, что у него нет обеих ног.