Родники рождаются в горах

Погрустнели гонцы и пошли дальше. Вышли за город и услыхали звук свирели. А когда пошли на звук, то встретили чабана. Он играл на свирели и, держа в поднятой руке палку, отплясывал лезгинку. «Вот он, счастливый человек», — подумали гонцы, но на всякий случай спросили: «Разве у тебя нет ни горя, ни забот, что ты так весело играешь и танцуешь?» — «А чего мне горевать? Земля божья, стадо — ханское», — отвечал чабан беспечно.

Гонцы рассказали ему, что они ищут, и попросили нательную рубашку.

В ответ чабан распахнул куртку в заплатах, и гонцы увидели, что под курткой у него только голое тело.

Тогда гонцы поняли, что их поиски бесполезны: нет на этом свете человека без горя и забот. Вздохнули они и пустились в обратный путь.

Вернувшись, они сказали матери погибшего воина: «Мы не нашли человека без горя и забот». — «Вы плохо искали», — сказала она. «Мы обшарили всю землю», — отвечали гонцы. «Значит, мудрецы обманули меня», — в гневе закричала мать погибшего воина. И посмотрела на мужа, желая знать, что скажет он. А муж посмотрел на мудрецов. А мудрецы посмотрели на самого старшего мудреца. А самый старший мудрец посмотрел на гонцов и попросил их рассказать, что они видели в пути.

И гонцы рассказали о человеке, который заставляет людей смеяться и сам смеется вместе с ними, хотя у него нет обеих ног. О чабане, который так беден, что не имеет даже рубашки, и все-таки его свирель поет о радости жизни. И о многих других встречах рассказали гонцы.

Тогда мать погибшего воина поняла замысел самого старшего мудреца и низко поклонилась ему.

С этого дня никто больше не слышал от нее жалоб. То ли она превозмогла свою боль, то ли научилась радоваться тому, что есть. Ее здоровье быстро улучшалось, и скоро она совсем выздоровела.

— Вот так, дорогая Асият, — закончила Сидрат свой рассказ. — Ты все поняла, девочка? — И она притянула к себе притихшую Асият. — Дай мне твои документы, — продолжала Сидрат, — я их сама в техникум отошлю. А насчет Джамильки не беспокойся. Если нужно будет, я ее к себе возьму.

— Тетя Шидлат возьмет меня к себе, — возликовала Джамиля.

— У меня только одно свидетельство, — сдаваясь, опустила голову Асият.

— Медицинскую справку я напишу. Остальное приготовь сама, — сказала Сидрат и встала.

Асият вскочила, преграждая ей дорогу:

— Тетя Сидрат, оставайтесь с нами ужинать.

— К сожалению, не могу. У меня срочная работа. Да и Роза обещала забежать вечерком. — Сидрат, уже держась за ручку двери, добавила: — В общем, завтра прямо с документами забежишь в больницу. Спокойной ночи. — Она улыбнулась детям и вышла.

…Поздним вечером Сидрат вышла проводить Розу и Меджида. У ворот они столкнулись с Гусейном. Не разглядели в темноте: чуть Гусейн кастрюлю из рук не выронил.

— И не разберу, где мать, где дочь, — сказал он весело.

— Люблю, когда меня с молодыми сравнивают, — отшутилась Сидрат.

— Спокойной ночи, мама. Мы убегаем, а то Гусейн при нас не решится кастрюлю открыть, — и Роза лукаво покосилась на Гусейна.

— Идемте. Печенки на всех хватит. Это Асият послала. Иди, говорит, папа, отнеси тете Сидрат.

— Пошли, Гусейн, у меня к тебе серьезный разговор есть, — сказала Сидрат.

«Какой такой разговор? — испуганно подумал Гусейн. — Может, догадалась о моем намерении. Сейчас ругать будет». Он даже вспотел от страха и смущения.

— Так вот, Гусейн, — сказала Сидрат, когда они вошли в дом. — Я давно хотела тебе сказать (Гусейн почувствовал, как по спине под рубашкой побежали капли пота). Видишь ли, у нас остался дом Субайбат, записанный на Розу. Не отдать ли его под колхозные ясли?

Гусейн облегченно вздохнул.

— Что ты так вздыхаешь? — забеспокоилась Сидрат.

— Да нет, это я думаю… — не нашелся что ответить Гусейн. — А как же Роза? Она согласна? Это ведь теперь ее дом.

— Зачем моей дочери два дома, — развела руками Сидрат. — Она же у мужа живет. А председатель колхоза нынче жаловался, что в этом году не удастся ясли построить. Больница все средства съела. Я и подумала: зачем такой дом пустует. И двор большой, и фруктовые деревья…

— Ой, бедная Субайбат. Как сейчас помню: пришла в сельсовет и говорит: «Пока я жива, все мое имущество закрепите за внучкой». Как она любила Розу. Души в ней не чаяла. Великая женщина была. Не каждому под силу такой подвиг. — И Гусейн покачал головой.

— Какой подвиг? — спросила Сидрат, бледнея.

— Ну как какой… Отдала все, что имела, внучке… — растерялся Гусейн. «И черт меня дернул за язык — разболтался», — зло подумал он о себе.

— Нет, Гусейн, ты не то хотел сказать, — не отступала Сидрат. — Говори, раз начал. За иголкой и нитку надо тянуть.

Гусейн сдвинул брови. Тяжело, как камни на мостовую, падали его слова:

— Что же мне сказать, Сидрат? Видишь ли, Рашид до самой смерти писал письма матери. И мне писал. Из его писем Субайбат прекрасно знала, что не встретились вы. Я уж из армии калекой вернулся (он кивнул на пустой рукав), а он все писал. И адрес свой просил тебе передать. Пока не пришло это… извещение.