Родники рождаются в горах

— А ты разве не мама? — еще больше удивилась Джамиля. Она никак не могла понять, что у матери тоже может быть мать.

— И я мама, золотко.

Это открытие произвело огромное впечатление на Джамилю.

Ночью, лежа рядом с отцом, она рассказывала таинственным шепотом:

— Папа, а ты знаешь, у тети Шидлат тоже была мама. Она умерла. Папа, давай одного ягненка тете Шидлат отдадим.

— Спи, спи. Поздно уже.

Гусейн нежно гладил девочку по волосам, еще коротким после больницы. В голове у него гнездились тревожные мысли. То он чувствовал ненависть к тем, кто хотел жениться на Сидрат. Как будто они покушались на что-то очень дорогое и по праву принадлежащее ему. Но по какому праву? И почему? Разве Сидрат хоть раз, хоть намеком дала ему понять, что он может на что-то надеяться. Не было этого. Все говорят, что детям его нужна мать, а ему — хозяйка в дом. Но когда он думал об этом, перед глазами вставало лицо Сидрат. Только это усталое лицо. От таких мыслей Гусейн сам себя испугался. К чему мечтать о невозможном? Зачем я ей, безрукий, да еще с такой оравой… Но ведь она любит моих детей. Ну и что же, что любит. Любит, потому что жалеет. А как узнает о его намерении, обидится и вовсе отвернется. Выкинь из головы глупости, убеждал он себя. Но мысли все кружились вокруг Сидрат. Вспоминалось детство, потом юность, как нравилась ему она, но, когда узнал, что она любит его друга, сам задушил свое чувство. Тогда у тебя хватило мужества бороться с собой. А теперь? Или любовь сильнее, чем в юности? — издевался он над собой. Или слаб стал, не можешь с собой справиться? Тогда ты задавил ростки. Почему же сейчас, когда почти что жизнь прожита, они дают всходы? Чтобы корни дали всходы, солнце должно пригреть их и дождь оросить. А разве Сидрат давала тебе надежду? Нет, сказал он себе жестко, — нет и еще раз нет. Она свою теплоту и заботу отдает людям, ничего не требуя взамен. Она — особенный человек. А ты просто бессовестный. Как ты посмел так быстро забыть Чакар?! Когда она умерла, думал, ни на одну женщину больше не досмотришь, а теперь размечтался о женитьбе, как юноша. А если дети узнают? Да они с презрением отвернутся от такого отца — так ругал себя Гусейн.

Он вспомнил, как недавно пришел домой поздно. В комнате, чисто прибранной, Асият гладила белье, напевая песенку.

— Наконец-то, — обрадовалась она, увидев отца с Джамилей на руках. — Где это вы пропадали?

Но, услышав, что они заходили к Сидрат, девочка помрачнела. Она низко нагнулась над бельем, и Гусейн спросил, беспокоясь:

— Что с тобой, Асият? Тебя кто-нибудь обидел?

Но она замотала головой, а потом проговорила сквозь слезы:

— Просто я вспомнила маму.

Он тогда закурил папиросу. Сильно затянулся, аж дым защипал горло. А сказал спокойно и даже шутливо:

— Если бы слезы помогали, мы бы сейчас в три голоса поплакали. — Но шутки не получилось. Асият вздернула голову. Сквозь пелену застывших слез, как сквозь стекла очков, темнели ее глаза. Она схватила руку отца обеими руками:

— Обещай мне, что ты никогда не забудешь маму.

— Кто тебе сказал, что я могу ее забыть, — смутился он тогда.

Асият отпустила его руку:

— Я боюсь, вдруг, ну понимаешь, вдруг другая женщина… Я не хочу, чтобы она пришла в наш дом.

Асият говорила сбивчиво, запинаясь, с трудом находя слова. И вдруг оборвала себя:

— Прости, папа, я глупости говорю…

Вспомнив сейчас об этом, Гусейн совсем расстроился. Посмотрел на спящую Джамилю, подтянул одеяло к ее подбородку. Джамиля высвободила руку, обняла отца:

— Папа, а почему у тети Шидлат нет папы?

— Ты, оказывается, не спишь, — притворно рассердился Гусейн. — Какой еще папа?

— Ну разве ты не понимаешь? Такой, как у всех.

— Спи, спи. — А сам подумал горько: «Привязалась к Сидрат. Как родную мать любит…» И снова мысли вернулись к Асият: надо что-то придумать, чтобы она так не страдала.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Асият была вторым ребенком в семье Гусейна. Чакар безумно любила своего первенца Мусу, а дочь росла, как трава в поле. Но, едва научившись ходить и говорить, она сама заявила о себе. Наблюдая за матерью и братом, Асият быстро уловила обстановку, и острая ревность родилась в ней. Стоило Чакар подойти к Мусе, как Асият с диким воплем бросалась к матери и цеплялась за ее подол. Когда же Муса с невозмутимым правом собственника усаживался на колени к матери, она, визжа, обеими руками стаскивала его с колен. И Мусе ничего не оставалось, как уступить позиции: всеобщий любимец, он не привык отстаивать себя и только, тяжело сопя, уходил во двор. Асият отказывалась есть, если мать не садилась рядом с ней. Спала она только с матерью и страшно кричала, когда ее пытались уложить отдельно. Мать пугалась этих криков и брала ее к себе. Так постепенно Асият оттеснила Мусу и заставила родителей ни на минуту не забывать о том, что у них есть дочь.

Подрастая, она во всем подражала матери. Когда вся семья собиралась вечером у очага, она протягивала к огню ноги точно так, как это делала мать. Так же мешала кочергой угли в печке, так же, ударяя о колено, ломала кизяки.