Родники рождаются в горах

— Да ты что, Садык. Неужели старым себя считаешь? Да положи тебе под мышку живого голубя, сразу зажарится, — ответила Сидрат, закрывая рукой глаза от солнечных лучей.

— Если бы такая женщина жила со мной рядом, внушала бы мне, что я молодой. А то моя Халимат только и знает жаловаться, что я постарел, — притворно вздохнул Садык.

— Это она нарочно. Неужели не понимаешь? Хочет, чтобы другие женщины на тебя не поглядывали.

— Валлах, Сидрат. Считай, что ты уже дала мне лекарство. Я прямо чувствую, как начинаю молодеть…

Утренняя шутка — что гимнастика. На целый день бодростью заряжает. В хорошем настроении шла Сидрат в больницу и вдруг, проходя мимо дома Гусейна, услышала крик. Это, свесившись с веранды, надрывалась Асият:

— Помогите! Помогите!

Беда, говорят, не приходит одна. Что еще стряслось у них? И Сидрат бросилась к дому Гусейна.

Соседи опередили ее. Комната была черной от дыма. Глаза Сидрат с трудом различили на полу какой-то клубок. От него несло гарью. Она нагнулась и увидела Асият, которая катала по полу бурку.

— Асият, что ты делаешь?

— Там Джамиля. Я ее тушу, — проговорила Асият.

— Быстро сними бурку! — вскрикнула Сидрат.

— Ой, потушить не могу, — заплакала Асият.

Сидрат скинула бурку:

— Глупая, надо набросить, а потом сразу снять.

На Джамиле тлело платье.

— Вай, спасибо аллаху, что тебя послал. Скажи, она еще живая? — приставала соседка. Джамиля лежала без движения.

— Жива, жива. Без сознания пока…

— Бедняжка. Разве при матери случилось бы такое, — продолжала причитать соседка. — Сироты, кому они нужны? — она вздохнула, осматривая грязную веранду, где местами отвалилась штукатурка.

— Гусейн старается им заменить и отца и мать, — вмешалась другая старуха. — Да что мужчина может? — Асият-то какая там помощница. Сама ведь еще ребенок, молоко на губах не просохло. Ей бы с подружками играть… — опять вздохнула одна из соседок.

Перепуганная Асият рассказывала:

— Тетя Сидрат, я стирала, вдруг слышу крик. Прибежала, смотрю Джамиля горит. Хорошо, я воды много натаскала: ведь стирала. Схватила ведро и вылила на Джамилю.

— А ведь не надо было воды, — мягко упрекнула Сидрат, смазывая раны рыбьим жиром.

— Неужели не надо? — удивилась Асият. — А я слыхала… Тетя Сидрат, а она не умрет?

— Ничего с ней не случится. Мы ее вылечим. Только надо будет положить в больницу, — говорила Сидрат бодро, но сама не была уверена в своих словах.

— Что теперь отец скажет? Лучше бы я умерла вместе с мамой, — снова разрыдалась Асият, глядя на Джамилю: она все еще лежала без сознания.

Сидрат слышала все это как во сне. Она понимала, что жизни девочки угрожает опасность: раны у нее были большими и глубокими.

У ворот загудела «скорая помощь». Сидрат с Джамилей на руках села в машину.

Вечером в больницу пришел Гусейн. Он только что вернулся с пастбища и сразу прибежал сюда. Вид у него был подавленный.

— Сидрат, ради аллаха, ничего не скрывай от меня, — просил он, вызвав ее в коридор.

Сидрат помолчала, размышляя.

— Она в тяжелом состоянии. Но раны на животе не очень глубокие. Будем надеяться…

Гусейн сказал:

— Я многое испытал. И на войне и… Да что говорить, ты сама знаешь, — он махнул рукой, — а вот сегодня, когда она не встретила меня во дворе, не бросилась мне на шею… — Гусейн замолчал, отвернулся. — А еще утром, когда я уезжал в горы, она сказала: «Привези мне ягненка…»

— Кого? — спросила Сидрат, думая о своем.

— Ягненка, говорю, просила…

Гусейн закрыл глаза рукой и, тихо ступая, пошел к выходу. Сидрат хотела побежать за ним, утешить, но не смогла…

…Джамиля поправлялась. Осталось еще одно: пересадка кожи. Сидрат сказала об этом медсестре, а наутро, придя в больницу, удивилась: откуда столько народу? В больничном дворе и в коридоре стояли девушки. Они пришли сюда, чтобы отдать Джамиле кусочки своей кожи.

Много тяжелых операций пришлось сделать Сидрат, потяжелее этой. Но, казалось, никогда ей не было так трудно, как сейчас: уж очень она жалела девочку. Унылая, лежала Джамиля на кровати: каждое движение причиняло ей боль. А теперь новое мучение — пересадка кожи. Сидрат вспомнила военный госпиталь, обожженную летчицу. Тогда ее оперировал Константин Александрович. А Сидрат дала ей свою кожу. И теперь на ее правой руке, чуть ниже локтя, четырехугольный, как заплатка, след шрама.

Сидрат пыталась вспомнить, как делал операцию Константин Александрович. Закрыв глаза, она оживляла в памяти его движения… Когда все было готово и она вышла из операционной, чтобы еще раз осмотреть Джамилю, в коридоре к ней подошел Гусейн.

— Я тебя очень прошу, Сидрат, — сказал он, лицо у него было потухшим, — если нет надежды, не мучай ее. Пожалуйста. Зачем ей зря страдать?

— Успокойся. От твоих мучений никому пользы нет, — рассердилась Сидрат.

— А все-таки. Вдруг зря, — не отступал Гусейн.

— У девочки и лицо чистое. Только на теле останутся шрамы, — и не обращая внимания на последние слова Гусейна, она быстро пошла по коридору.

На кровати, опершись на подушки, сидела забинтованная Джамиля и играла с куклами.