Родники рождаются в горах

От неожиданности я не могла раскрыть рта. Почему-то я решила, что он выбрал это глухое время, чтобы отомстить мне. Я бы крикнула, но язык мне не повиновался.

— Почему ты так испугалась? — спросил Алибег.

И только тогда я очнулась от странного наваждения. Луна пришла мне на помощь — выглянула из-за туч. Передо мною стоял высокий широкоплечий джигит. На меня смотрели такие знакомые, покорные, грустные глаза. Этот взгляд вызывал во мне светлые воспоминания, согревал. Я кусала губы, а сердце отстукивало: «Почему? Почему все так получилось?» Молчание затягивалось, надо было что-то говорить.

— Не каждую ночь встречаешь машину на дороге. Я просто растерялась. С приездом, Алибег.

— Спасибо, Патимат, здравствуй! Я довезу тебя. Мы поговорим, — он распахнул передо мной дверцу.

— Нет, я пойду пешком… И мне не хочется разговаривать.

— Но я не могу больше молчать. Выслушай меня, прошу тебя: я ведь даже не знаю, когда тебя снова увижу. Сегодняшняя наша встреча не случайность. Я уже три вечера приезжаю сюда и жду, — может быть, ты пойдешь одна домой…

Я шла к аулу. Он шагал рядом.

«Вот дойду до того камня, что виден с веранды Омардады, и убегу», — твердо решила я. Нельзя было допустить, чтобы нас встретили. Почему так все сложно в жизни? Сколько раз мы ходили рядом по этой дороге? Много лет просидели за одной партой! Почему же теперь я должна сторониться Алибега? Ведь ни он, ни я, — мы ни в чем не виноваты! Но нельзя, нельзя долго раздумывать. Если сегодня, сейчас нас увидят вдвоем, сплетни добегут до аула прежде нас самих. Рот каждого встречного станет гнездом для птенцов-слухов, а они разлетятся по миру, как стаи ворон.

— Мне очень жаль, Алибег, что ты бросил школу, — сказала я.

— Ведь школы есть не только в нашем ауле! Я окончил вечернюю, получил шоферские права. Не об этом хотел я с тобой говорить, Патимат.

— О чем же?

— Я жду сегодня от тебя слова, очень важного для себя слова.

— Важного слова?

— Я люблю тебя. Сможешь ли ты перешагнуть через все случившееся в наших семьях?

Подавленная, я молчала. И снова вспоминала, как Алибег подошел однажды ко мне с завязанной рукой, и переплетенные буквы моего и его имени алели на коже, когда он снял бинт. Помимо своей воли я скосила глаза, чтобы увидеть этот знак. Луну вновь закрыли тучи. И мне почудилась другая, коварная рука, черная бурка, лохматая шапка. Я представила себе падающего с коня отца.

— Мы разные, как земля и солнце, — повторила я когда-то услышанные мною слова.

— Земля приносит плоды, когда солнце посылает свое тепло, Патимат.

— Меня засватали за нашего Мажида, за него я и выйду, — солгала я.

— Это все, что ты мне можешь сказать?

— Да, Алибег… Твой отец…

— Патимат, разве цветок виноват, что вырос не в поле, а на скале? Зачем ты мстишь мне, разве я в чем-нибудь виноват? Если бы ты нашла в своем сердце мужество забыть, мы были бы счастливы.

— Это нелегко, Алибег.

— Знаю, что нелегко. Я ведь долго ждал, прежде чем заговорить с тобой. Мне ничего не остается делать — счастье отворачивается от меня.

— Тебя давно любит Хафизат…

— Я не хуже тебя знаю, кто меня любит, а кто нет. Это не твоя печаль, Патимат. — Не попрощавшись со мною, он вернулся к машине. Я слышала, как хлопнула дверца, как повернул он машину в сторону крепости.

Я застыла на месте, и мне почудилось, что меня, как прибрежный камень, больно хлещут злые волны. Только мать-земля, на теле которой кто-то без жалости раздавил раскрывающийся цветок, должна была меня понять.

Глаза мои были сухи, хотя сердце сжималось от боли, хотелось спросить: «Кто же виноват?» Но я молчала и впервые в жизни поняла, что подлинное горе не выразить ни криками, ни слезами.

В окнах многих домов свет еще не был погашен, светились и наши окошки. Я представила себе картину: мама что-нибудь шьет, а Нажабат сидит за вязаньем. У меня не было сил кого-то видеть, с кем-то разговаривать, смеяться… Даже к своим не хотелось… Так и не дойдя до дому, я вернулась на Чандикал.

Как-то утром, когда я доила корову, тихонько открыв ворота, к нам во двор вошла Пари. Я смотрела на нее так, будто видела впервые. Несколько дней назад она вышла замуж за Нурулага. Свадьбы они не играли, никого к себе не приглашали, даже самых близких.

Любители сплетен приходили к Омардаде:

— Как она могла забыть о Сайгиде? А вам эта свадьба, наверное, принесла немало горя.

— Что же делать? Жизнь идет вперед. Пари ни в чем не виновата. Мы рады, что она нашла счастье, — говорила Халун.

— Мы давно считали, что Пари нужно выйти замуж. И сами посоветовали выбрать Нурулага, — добавлял Омардада.

Говорил-то он так, но, когда стало ясно, что Пари выходит замуж, Омардада всю ночь бродил где-то в поле. И мне в эти дни все вспоминался Сайгид. Я старалась не смотреть в сторону дома Нурулага, боясь увидеть на веранде разодетую невесту. А к нам она пришла в стареньком коричневом платьице, в выцветшем платке. Я почему-то ее пожалела.

— Ты пойдешь косить сено, Патимат? — спросила она меня как ни в чем не бывало.

— Сейчас отнесу молоко, возьму косу и пойду. Подожди меня.

…Мы шли молча.